— Дойдем еще до сумерек, если ног жалеть не станем.
Аргус поднял голову, вздернул уши и издал горловой рык.
— А, защитничек вернулся, — едко заметил Джон Тейт, пригнулся, подобрался к краю пещеры и вышел в солнечный свет. Майя нашарила свой мешок, продела руки в лямки и выбралась из пещеры следом за псом.
Кишон встретил ее неласковым взглядом.
— Я слишком долго проспала, — смиренно признала Майя. Силы начали возвращаться, и от голода у нее закружилась голова.
— Кому сон, а кому кинжал, — сурово свел брови кишон, и при виде его гнева Майя помрачнела. — Охотников у них больше нет, уж я об этом позаботился. Солдат я сколько-то поснимал, пока темно было, но на свету даже слепой найдет нас по следам. Надо уходить.
— Прости меня, — сказала Майя, беря его за руку.
Кишон вырвал руку.
— Сколько можно повторять! — раздраженно бросил он, потом сделал над собой усилие, успокоился и заговорил спокойнее, ничуть не заботясь о том, что рядом стоял Джон Тейт. — Нельзя быть такой мягкосердечной. Это верная гибель. Тот, кто за нами гонится, убьет сотни невинных людей, если только это поможет ему достигнуть цели. Он играет по своим правилам. Любой невинный человек, попадись он на пути, обречен. Поймите это, леди Майя. Такова жизнь: тот, кто облечен властью, не нуждается в причинах и оправданиях. И ваш отец в том числе.
При этих страшных словах сердце Майи сжалось от страха. Потом пришел гнев, ей захотелось заставить кишона взять свои слова назад. Ее отец — мастон, потомок первого Семейства и наследник правящих домов Комороса. Он не опустился бы до подлого убийства врага, не стал бы подражать древним королям Комороса, что правили этой страной в дни, когда мастоны еще не уплыли за море.
— Я не буду ему уподобляться. И не стану оправдывать ни убийство невинных, ни резню врагов, — едва выговорила Майя, потому что в горле у нее пересохло.
— И что же я должен был делать? — фыркнул кишон. — Упрашивать их, чтоб они от нас отстали? Они не идут за нами единственно потому, что боятся. Боятся меня, боятся темноты. Надо пользоваться тем, что есть. А есть у нас сейчас пусть крохотный, но все же реальный шанс бежать. Двое против двадцати — в любом случае неравный расклад.
Кишон повернулся к Джону Тейту и одарил его мрачным взглядом:
— Веди, охотник. Надо уходить, пока нас не перехватили.
Толстяк-охотник заткнул топорик за пояс.
— Я трупов не боюсь. Ежели придется, будем прорубаться. Пусть себе гниют в лесу. Или под камнями.
