«Летели дни, крутясь проклятым роем,
Вино и страсть терзали жизнь мою!» — признавался исполнитель хрипло и мужественно, потом даже всхлипнул от наплыва чувств.
«И вспомнил я Тебя пред аналоем,
И звал тебя, как молодость мою!»
«Ничего не сделаешь, раз понесло вразнос, ну и ладно», — веско внушило рациональное сознание на периферии чувств. — «Пой, светик, не стыдись, потом разберешься, с чего нас разобрало на песни». И беззвучный концерт на одну персону продолжался у троллейбусного окна уже без стыда и совести, вернее будет сказать, что концертмейстер старался на совесть, выходило нечто несусветное, но удовольствие доставалось отменное, хотя порочное донельзя.
«Я звал Тебя, но Ты не оглянулась», — звучал пошлый романс в ритме марша, упрёк вздорной бабёшке мешался с чувством сдержанного, но явного мужского превосходства. Видишь, я слезы лил, а ты…
«Я слезы лил, но Ты не снизошла!
Ты с синий плащ печально завернулась,
В сырую ночь ты из дому ушла!»
И действительно, вечер выдался сырой, как всё лето 2000-го года, влага висела в воздухе постоянно, если не лилась с неба дождем. Я тоже ехала в троллейбусе в мокрые сумерки, и вечерние огни расплывались в мельчайших каплях. Вот она, первая точка совпадения, обрадовалась я, слегка доехав до синего плаща, она туда и ушла, в сырую ночь. А у меня в руках скомканный влажный зонт, правда, ярко-розовый, синего не нашлось, обычный куда-то подевался, пришлось брать неприличный запасной.
«Не знаю, где приют своей гордыне», — между тем пенял и попрекал голос зарвавшегося исполнителя.
«Ты мила-я, Ты нежна-я, нашла!
Я крепко сплю, мне снится плащ твой синий,
В котором Ты в сырую ночь ушла!»
Вот и приехали, вернее сказать, что до места назначения мы с музыкой доехали почти что совсем. И откуда она взялась, вернее, не музыка, а текст, я тоже доехала. Культурнее будет сказать, что сообразила, и на том спасибо Творцу за мелкие радости.
Песня рогоносца-кавалериста перешла в замороченной голове на фон, я почти успокоилась и прочла себе нотацию в прозе. Никогда лишним не будет, в особенности после неожиданных выплесков из богатых запасов нерационального. Но всему своё время, ныне оно подошло для нотации. Итак, милочка…
«Зовут вас Малышева Екатерина Дмитриевна, лет вам гораздо больше, чем хотелось бы, а ума, напротив, гораздо менее, чем следует! Отчего возникают вечные проблемы. Большую часть своей сознательной жизни вы занимались массовой беллетристикой по разным издательствам, что никому из присутствующих чести не делает, ибо указанное занятие, оно весьма неблагодарное, хоть и малопочтенное. Но и это не всё, увы!
