С одной его стороны стояла огромная гильотина, с большим ржавым ножом, красной кнопкой и электрическим мотором на верхушке. Раскрашена она была жёлтыми и чёрными полосками.
С другой стороны виднелось что-то похожее на дерево — только это дерево было собрано из рогов и костей, а в середине вместо ствола была статуя женщины.
На самом возвышении покоилась неправильная пирамидка. Скорее даже не пирамидка, а просто куча.
Когда Шарик увидел, что кучей сложены черепа он уже не удивился.
Он потом удивился.
Когда подошёл поближе и понял, что черепа эти — собачьи.
Шарик подошёл ещё ближе и рассмотрел кучу черепов во всех подробностях. Все они были одного размера. Какие-то — обглоданные и высушенные ветром дочиста. Такие лежали ближе к основанию. На лежавших повыше остатки мяса и жил виднелись. А на самой вершине лежала голова совсем свежая.
На ней ещё можно было рассмотреть серую шерсть и рыжие уши.
Его, Шарика, голова.
В этот миг что-то в нём щёлкнуло, будто тумблер перебросили. Луна на небе превратилась в прозрачный шар, внутри которого бурлила светящаяся красная жидкость и плавали хищные рыбы, похожие на угрей.
И земля под лапами пса тоже стала ощущаться как шар. Гулкий и каткий.
Упёрся Шарик в асфальт, и покатился земной шар. Понеслись навстречу деревья, замелькали электрические опоры.
Лес остался позади.
Шарик ещё раз упёрся и шар остановился. Махнул Шарик лапой — развернул Землю деревней к себе. А на окраине деревни, на холме, стоял дом. В окнах свет горел. Шарик пасть раскрыл и толкнул Землю, да так, чтобы дом прямо к его зубам подкатился.
Земной шар послушно закружился. Всё ближе дом. Вот уже видны занавески в окнах, и сарай, в котором корова живёт, и будка…
Хрусть!
Вращение остановилось. И, кажется, зашатался зуб во рту у Шарика. Будто на невидимую стену он налетел со всего размаха.
— А дядя Фёдор хорошие построения у родителей перерисовал, — услышал Шарик голос Матроскина, — такую зверюгу с размаху затормозить, это талант надо иметь.
Шарик обернулся.
У забора стоял тр-тр Митра, а за рулём его кот сидел. Матроскин мотор завёл, фары зажёг и трактор двинулся на Шарика с распахнутым приёмным лотком.
Пёс собрался уже смахнуть надвигающуюся машину одним ударом лапы, как вдруг память его разверзлась и исторгла давно забытое слово.
Настоящее имя того, кто сейчас отзывался на собачью кличку.
И он рассмеялся. И он смеялся, и смеялся, прямо в лицо кровавой Луне, пока стальная пасть Митры не закрыла от него небо.
