— Дай-ка я попробую…
Юрик взялся за ключ, налег на дверь. Неожиданно дверь сама распахнулась.
— Елки зеленые! Да она у тебя не заперта! А мы тут мучаемся…
— Странно… Я точно помню, что закрывала каюту. Там же аппаратура! — Аня бросилась к телефону. — Алло!
— Эх, девичья память! Она как ромашка, — буркнул под нос Юрик. — Тут помню, тут не помню.»
— …Да, да, Вадим… Это я. Что? Но ведь мы условились определенно?! А в чем дело? Вы меня без ножа режете!.. Что?.. Мне тоже очень жаль…
Аня положила телефонную трубку и без сил рухнула в кресло.
— Отказал… — растерянно сказала она. — Это же надо: отказал! И никаких теперь съемок.
— Я же тебе про это и хотел сказать! А ты не слушаешь. Вечно вы, женщины…
— Все летит к черту!.. — застонала Измайлова.:— Что же это за невезение такое?! Антонов меня съест, утопит в закрепителе, разрежет на лоскутки!..
— Ладно, ладно… Будет тебе… — пробовал ее успокоить Юрик. — Ты ни в чем не виновата. Ну, отказал тебе Оболенский… Он же хозяин: хочет — пообещает, хочет — возьмет обещание обратно…
— Но почему?! Все было договорено! Не понимаю… Ничего не понимаю!
— Значит, причина у него была.
— Какая причина?
— Веская, — многозначительно произнес Юрик. — Без причины даже раки не свистят. Вот так-то.
— Ага… — Аня оторвала руки от лица, пристально посмотрела на своего помощника. — Ну-ка, выкладывай все, что знаешь!
— Оболенский просил меня никому ничего не говорить, — замялся Юрик. — Держать все в тайне. Я пообещал… Как откажешь такому мужчине?!
— Юрий! — в голосе Измайловой зазвенел металл. — Не вынуждай меня прибегать к насилию! Я… Я не знаю, что с тобой сделаю!.. Я тебе…
— Тихо, тихо… Ох уж эти женщины!.. Такие нервные! — Юрик отступил на шаг, ближе к двери. — Да тихо ты! Не подходи. Скажу, все скажу. Так и быть, нарушу слово. Все равно Оболенский не в моем вкусе… Все дело в его подопечной. У нее что-то с лицом… И с руками.
— Говори яснее!
— Сам точно не знаю… Оболенский говорил полунамеками, темнил, нагонял туман…
— Рассказывай все по порядку! — приказала Аня. — Я хочу выяснить, в чем тут дело. Давай, давай… Не ломайся. С чувством, с толком, с расстановкой…
— Ну, сидели мы… Смотрели с Лешиком псевдо-индийские танцы… За спиной зло пыхтел Чингачгук. Я его пыл урезал! Любо дорого посмотреть! А тут прибегает Оболенский. Лица на нем нет, в глазах безнадежность, словно подписали ему смертный приговор и амнистии не предвидится… Нос, понимаешь, висит, как хобот у раненого слона…
