Похоже, такое количество посторонних ничуть не беспокоило Алексея Андреевича Шорохова. Он поставил два кресла перед сценой, которая уже потеряла величественный облик айсберга, на одно усадил Юрика, на другое уселся сам.
— Начнем, пожалуй, — громко сказал он. — Музыканты готовы? — За сценой послышались утвердительные возгласы. — Отлично! А где наши плясуньи? Где наши звездочки?.. Ага… Тоже готовы.
Юрик услышал за спиной скрежет и оглянулся. Иван Моховчук поставил стул и с самым вызывающим видом уселся позади Шорохова. Юрик поморщился. Он не выносил этого человека. Впрочем, неприязнь была взаимной. Моховчук даже не посмотрел на визажиста, словно того и не было в зале. А позицию этот дикарь выбрал верную, с неудовольствием отметил Юрик. Сам он может шептать на ухо Лешику что угодно, а Шорохову, чтобы ответить, придется оборачиваться. Мелочь, но мелочь психологически знаменательная…
— Прошу всех настроиться соответствующим образом. Сегодня у нас Восток, а Восток, как известно, дело тонкое. Итак: солнце, джунгли, храмы, касты, священные коровы и… Что там еще?
— Индийский чай, — брякнул невпопад Юрик.
— Нет. Индийский чай, как и индийское кино, — на любителя. Не рекомендую, — покачал головой Алексей Андреевич.
— Факиры, — подсказал из-за спины Шорохова Моховчук.
— Это ближе. Пусть твои девочки покажут нам пару экзотических трюков. Приготовились… Начали!
Музыканты зазвенели струнами, заплакали на жалейках, и белой лебедушкой выплыла на сцену первая танцовщица, кое-где то взмахивая руками, то смыкая их над головой, то изредка пощелкивая пальцами. Раздумье, девичьи грезы, плавный целомудренный танец сдержанной страсти…
— А она неплохо выглядит, — заметил Шорохов. — Вчера под маской я не мог разглядеть ее лица. Очень неплохо, очень… И фигура соответствует. Как тебе, Юрик?
Юрик пожал плечами, неопределенно кивнул. Мол, да, материал неплохой. А если присмотреться, то даже очень хороший материал…
Девушка действительно была хороша. Нельзя сказать, что она была прекраснее всех на свете, но поспорить за корону с «мисс Россией» она бы могла. Это был совсем другой тип красоты: не жаркий полдень, как у Тани Кустодиевой, а тихая, сдержанная красота расцветающего утра.
Все в ней было очаровательно, все радовало глаз: иссиня-черные волосы, свободными волнами ниспадающие на открытые плечи, точеная шея, вокруг которой змеились разноцветные бусы. Массивные серьги таинственно мерцали сквозь локоны и, когда танцовщица наклоняла голову, казалось, она прислушивается к их шепоту. Но ярче всех украшений были ее черные с поволокой глаза. В них улыбалась луна и расточало жар солнце.
