Моховчук сбросил бесчувственное тело Витьки на пол и начал, не переставая, бить кулаками истошно вопящую девку. Видно, она обезумела от ужаса и не чувствовала боли — продолжала кричать не переставая. И тогда Иван стиснул зубы и принялся за нее всерьез — метил кулаками в лицо, прямо в разинутый рот, из которого рвался пронзительный, полный отчаяния и мольбы вопль.
— Получай, получай… На! Еще…
Он бил наотмашь, с размаху — левой, правой… Сминал лицо девчонки, как пластилин. Вот сломан нос… Вот пухлые губки размазались в кровавую кашу… По зубам!.. Слева, справа… Черт, содрал кожу с костяшек пальцев!..
А крик не затихал, и Моховчук окончательно рассвирепел. Он больше не сдерживал себя — разрушал, рвал на части податливую плоть. Он обрушил на Светлану всю свою ненависть, всю злость. Он плыл по багровым волнам ярости, которая преобразила его в зверя, выжгла чувства, оставив на пепелище лишь жестокость и радость силы. Но Моховчук знал, что только так он сможет удержаться на ступенях мраморной лестницы, ведущей наверх, только так сможет вернуть себе уважение и тем самым заставить других уважать себя.
— Не нравится?! А так? И еще! Получай!..
Моховчук не сразу понял, что крик захлебнулся: Света замолчала, видно, случайный удар по гортани лишил ее голоса. Стало тихо, только магнитофон продолжал журчать о дальних далях, горных высях и неземной любви. Иван опустил руки, с трудом разжал сбитые в кровь кулаки.
Девчонка была еще жива. Она лежала на золотых сиренах и выглядела смешно и жалко — голая, изломанная, как кукла, в нелепой позе. Лица у нее больше не было — кровавая маска. Остались только глаза, и в них застыло удивление. И злость.
Кровь залила ей всю грудь и продолжала литься из рассеченной брови. Она хрипло дышала и все старалась поймать взглядом глаза Моховчука. А распухший рот по-прежнему был открыт в безмолвном крике.
— Сама напросилась, — буркнул Моховчук. — Теперь пожинай плоды!
Она прикрылась покрывалом, и губы ее что-то шептали. Проклятия, конечно же. Иван отступил на шаг, полез в карман и достал стеклянный пузырек. Осторожно отвинтил крышку, поднял глаза на изуродованное лицо Светланы.
Просто удивительно, как легко можно уничтожить красоту. Еще вчера вечером, во время выступления, тысячи людей аплодировали этой дряни, мечтая хотя бы о ее мимолетном взгляде. Еще пять минут назад она была желанна, и этот длинноволосый боров пел дифирамбы ее красоте.
Ишь, тянется к телефону… Никак не хочет умирать сама. Цепляется за жизнь, как кошка. Жаль, что решилась на предательство… Сидела бы тихонько, слушалась бы босса: танцевала, когда он попросит, раскидывала ножки, когда прикажет… Ан нет… Прав был босс, когда говорил, что женщинам доверять нельзя — кажется, сама природа создала их для предательства.
