Я уехал из Милана, так и не побывав в «Ла Скала». И все же мое пребывание в этом городе было не совсем безуспешным. Во-первых, я получил почетный титул кавалера итальянской короны. Это не бог весть что, но такие вещи любит Костанца. Во-вторых, я начал больше зарабатывать. Все три года, с того времени, как я пел в Палермо, моя рыночная стоимость была неизменной — триста лир за спектакль. Теперь же, в Милане, она сразу поднялась до семисот. Кроме того, я подписал два контракта на будущий год — один с Раулем Гюнцбургом[22] на сезон в театре «Казино» в Монте-Карло, другой с «Бонетти-Компани» на сезон в театре «Колон» в Буэнос-Айресе. И последнее — меня стали записывать на грампластинки.
В. Ф. Тайсберг, представитель фирм «Воче дель падроне» и «Виктор Граммофон Компани», приехал в Милан год назад, чтобы установить контакт с артистами и организовать производство пластинок. При трудностях военного времени раздобыть необходимое для этого оборудование было довольно сложно. И все же Вайсберг сумел как-то наладить дело. Ему приходилось даже, как он сам рассказывал, рыться для этого на складе отходов в Порта Маджента.
Во главе итальянского отделения фирмы «Воче дель падроне» стоял маэстро Карло Сабаино. Масканьи представил меня ему однажды вечером после спектакля в театре «Лирико», и тот попросил меня зайти к нему в контору на следующий день. Там-то я и услышал впервые в жизни грамзапись. Это была ария «Как мила...» из «Дона Паскуале». Пел Энрико Карузо, которого я не слышал еще ни разу в жизни. Я слушал — помню это отлично — со смирением и почтением.
— Теперь я хотел бы пригласить вас в студию, — сказал маэстро Сабаино. — Я хотел бы попробовать записать ваш голос. Чтобы вы хотели спеть? Не беспокойтесь, это только пробная запись.
Разволновавшись, я выбрал арию Фламмена «Ах, вновь найти ее...» из «Жаворонка». На другой день маэстро дал мне послушать запись. Это было совершенно необычайно — сидеть молча в кресле и слушать свой собственный голос. Но еще больше поразило меня другое — я сразу же заметил удивительное сходство моего голоса с тем, который слышал накануне, когда проигрывали пластинку с записью Карузо. Я растерялся. Что хотел сказать маэстро Сабаино, делая такое сопоставление?
Я поговорил с Байсбергом, и мы условились записать сразу десять номеров — самые известные арии из моего репертуара: «Небо и море» из «Джоконды», оперы, в которой я дебютировал, с тем самым си-бемоль,
