— Думаешь, у нас получится? — спрашивает девушка, переступая через дыру в асфальте. Трещины расходятся лучами на метр в стороны. Дальше по улице — пролом в стене, накренившееся дерево с обломками корней, угол скалится битым кирпичом. Пунктирная линия чьей-то смерти.
— Вернуться? Да, конечно.
— Нет, потом… что потом? — Айяка почти танцует на каменном крошеве.
— Ответим на вопросы. Не раз, скорее всего. Но им не узнать правды, — я спрашивала, можно ли прочитать мысли. Нельзя. Запутать, внушить ложные идеи, вызвать галлюцинации — не прочитать. Посмотреть воспоминания, да только мы не покажем: притворимся, что не в состоянии запустить чары. Такое часто случается с магами, если заклинание требует сложных чувств. Возможен еще допрос на полиграфе под наркотиками, и мы пока не придумали, как…
— Тебе придется охотиться на тварей когда-нибудь, — осторожно говорит волшебница.
— А тебе и того хуже, если пойдешь к Хайме, — тру шрам на ладони, сворачиваю в переулок. Впереди просвет. Площадь с колодцем. Черт. Не стоило приводить ее сюда.
— Я не пойду к Хайме.
Слова настигают на середине квартала. Оборачиваюсь:
— Почему? — девушка неловко застывает, юбка еще путается в коленях.
— Я… просто передумала.
Врет. Не просто. Ей что-то нужно от меня. Злость прорывается коротким смешком:
— Да ладно? Это важное решение. Просто передумала?
— Нет… да! Подожди! — выхожу на площадь. Мельком отмечаю: мои звезды на месте. Покачиваясь, ловят последние зыбкие лучи. Я не задерживаюсь, но Айяка за спиной кричит:
— Это же твое… это… это ее колодец, верно?… Да стой же!
— Зачем? — рявкаю, рывком развернувшись. — Чего ты хочешь? Мне не нужна компания, мне не нужна защита — что бы вы там с Тони не думали! Мы не друзья, и потом… вот, что будет потом, после возвращения: мы никогда не заговорим снова. Разве нет?
— Я тебе не нравлюсь, — она трогает пускающее блики украшение. — Я знаю, почему. Я могу рассказать о ваших с Плутоном занятиях и избежать наказания. Даже если они не поверят, что меня обманом заставили провести вас в архив, ничего: маг огня, подчинивший свою силу и Высшую тварь, для них ценнее… — задумывается. Машет рукой:
— Да всего ценнее. Уверена, Кан тоже это понимает.
— И Тони, — холод в затылке. Шрам под ногтями пульсирует болью, в такт мелко дрожащим стеклам в окнах соседних домов.
— И Тони, — соглашается Айяка. — Но я буду молчать не из-за Тони. И не потому, что боюсь тебя… а я боюсь, — ее вцепившиеся в бортик колодца пальцы побелели. — Тогда почему? — под крышей лопается окно. Девушка дергается, сжимается. Молчит, пока падают осколки.
