— Вот оно что, — протянул Владыкин, — допустим. Принимал. Толковали о футеровке.
— И о нас не забыли? — Заметив, как потемнел Владыкин, Будько переменил тон. — Эх, Серега, не обижайся! Предчувствую я какие-то большие перемены. В цехе шатание. И что особенно обидно — ты клинья вбиваешь. Старый, испытанный друг…
Порыв ветра распахнул окно, смел со стола бумаги. Будько закрыл раму, опустил задвижку, кряхтя, подобрал с полу листки. И вдруг почувствовал себя старым, несчастным, обиженным. Снова опустился на стул.
— Хочу посоветоваться. — Будько помолчал, вздохнул. — Как считаешь, если приказ обжаловать? Несправедлив ведь по сути… Молчишь? Хотя, конечно, Радин — твой благодетель. А наше, хорошее — забыто.
Владыкин грустно улыбнулся. Разве забудешь дружеские вечеринки, лестные слова на собраниях, премии, «железные» решения «большой тройки». Будько, посмеиваясь, говорил: дружба не ведает счета. Еще как ведает. За все в жизни приходится платить…
— Обидно, честное слово. Старались. Хотели людям напомнить, кто есть кто. А этот, конь необъезженный, не стал копаться в душах, рубанул на всю катушку. Приказ… Ладно, хватит об этом. Тебя я пригласил не для самокопаний. На чью сторону встанешь, хочу, знать.
— На сторону правого.
— Ну и угорь! — Будько убрал руки со стола. — Не водилось раньше за тобой такого.
Настойчиво звонил телефон. Будько словно забыл о нем. Напряженно, недобро смотрел, как поднимается со стула Владыкин, одергивает брезентовый пиджак.
— Уходишь от прямого разговора?
— Кривым он мне кажется.
— А ну, подожди!
Будько включил микрофон:
— Дербенева — к Будько! — обернулся к Владыкину. — Последний, чую, совет «большой тройки».
Подул «северняк», погнал на завод кислую вонь со стороны азотно-тукового производства. Запах проникал сквозь щели.
— Почище иприта! — поджал губы Будько. — Третий год собираются улавливатели поставить.
— В чужом глазу бревно… Я тоже шел сюда, думал, потолкуем о магнезитовом кирпиче. Вещь может получиться. А ты в рукопашную попер.
Будько поднял голову.
— Не надоело — кирпичи, кирпичи? Тебе, наверное, и женщины прямоугольными кажутся?
Владыкин не успел ответить — хлопнула дверь. Дербенев в брезентовой робе с накладными плечами, в каске, надетой поверх шерстяной шапочки, показался великаном, заслонил дверной проем. Бросил на полированный стол огромные рукавицы.
— Чего звал?
— Присядь. Как смена?
— Не темни — как детишки, как дровишки. Некогда. Кипящую варим, глаз да глаз…
