Йосемити, Калифорния, США, 2014
Глядя на его замершее лицо, Надя проговорила тихо:
– Понимаю, это была несчастная любовь…
Несчастная… Что может знать и понимать в любви эта девочка?
– А твоя Роуз, она здешняя?
– По родителям полячка, но стопроцентная американка по менталитету, – охотно сообщил он.
– Ясно. Тебе было с ней трудно. Знаешь, я заметила, мы с ними все-таки разные. Вот с тобой мне просто. Ты все понимаешь. А Дэби иной раз совсем не догоняет.
– У тебя из подружек здесь только Дэби? Русских нет?
– Не-а, русских здесь мало, а в нашем колледже я вообще одна.
– Надеюсь, завтра мы отыщем твою единственную подружку. Давай спать.
– Спокойной ночи, – сказала она.
– Спокойной ночи, – отозвался он, наблюдая из-под полуприкрытых век, как, повертевшись немного, Надя устроилась к нему спиной.
Должно быть, она по-детски сложила ладошки под щеку: из-под одеяла торчат острые лопатки, небрежно заплетенная на ночь короткая коса покоится на подушке.
Вторую неделю он без женщины, а эта так близко – руку протянуть. Протянуть? Мужское естество подталкивало решиться, останавливал разум: Надя почти ребенок, он для нее слишком стар. Юному телу под стать столь же юное, а у него от сидячей работы уже растет животик, и в зарослях на груди появились первые седые волоски. На голове их больше, но Роуз говорила, что седина ему к лицу. Рядом с Роуз он выглядел как старший брат, а с Надей? Как отец?.. Нет. Нельзя. Он должен передать ее с рук на руки подруге – и на этом все.
Чтобы не искушать себя, он повернулся на другой бок. Сквозь длинные иглы застывшей за окном сосны пробивался свет огромной, почти полной луны.
Лучше бы он ее не видел… Когда ночное светило попадалось на глаза во всей красе – с туманными знаками на белом диске, напоминающими не то материки, не то океаны, – в сердце закрадывалась непонятная тревога, в голову лезли тяжелые мысли, и ему с трудом удавалось заснуть. Сразу вспоминались те несколько месяцев в Тель-Авиве, когда он не имел сил жить. Днем за ним следили мама с тетей Соней, а когда на город спускалась ночь, спадала жара и смолкали уличные звуки, он оставался наедине с пугающе-яркой луной за окном, чувство вины терзало душу в сто раз сильнее и возникало желание покончить со всем разом – не помнить, не страдать, умереть…
Чтобы не видеть раздражающее сияние за окном, Дэн опять перевернулся и приказал себе закрыть глаза.
