– Парное?
– Парное. Бабушка так же называет, – потеплел лицом Майсснер.
– Нет, не люблю. У меня нет бабушки в деревне.
Он вообще ни разу не бывал в настоящей деревне, там, где коровы, овцы, колхозные поля… Только в кино видел. Совсем не похоже на игрушечные немецкие деревушки.
– Итак, Денис, о чем говорит эта история? О том, что можно забыть.
– По вине вашей бабушки никого не убили.
– Она пережила не одну смерть. Она собственными глазами видела, как застрелили ее мать, и все-таки не впала в депрессию, нашла силы жить дальше. Перестроила свою жизнь так, как совсем не предполагала, в чужой стране, с человеком, которого – по национальному признаку – могла бы считать злейшим врагом…
– Не годится ваш пример, Юрген, – помотал головой Денис. – Ваша бабушка поменяла жизнь не сама, за нее решила война, обстоятельства внешние.
– А вашу жизнь поломали не внешние обстоятельства?.. Вы ничего не могли изменить. Помните, мы с вами говорили об этом? Подумайте дома. Запишите свои мысли. В следующий раз мы обсудим их.
…
15 марта 1995 г.
Здесь, в Швабии, март – уже настоящая весна. Вчера шел от Юргена и заметил, как пробивается новая трава и какие-то цветы на газонах, как почки набухли на кустах. Шел и думал о том, что сказал Юрген. Я ничего не мог поменять. Неужели не мог?
Он советовал подумать. Думаю.
Если бы я не струсил ответственности, а сообщил в милицию о готовящемся преступлении сразу. Обратился куда ближе – в Сосново. Сумели бы они предотвратить? Доклады наверх, разрешения на проведение операции и прочая волокита, которой у нас любят заниматься вместо дела… Запросто могли не успеть. Или бандитов бы взяли, а на кого они покушаются, не выяснили. Я ведь этого не знал. Обосновано ли мое чувство вины? Получается, что частично и предположительно.
Когда узнал, кого собираются убить, я мог сразу сам рвануть в дачный поселок. С голыми руками на бандитов? На бугаев, качков, которые по полдня проводят в тренажерных залах? Да еще вооруженных? Глупо и смешно. Неконструктивно – любимое словечко Юргена.
Еще вариант: я бы поднял бучу в поселке, устроил какой-нибудь шум, чтобы все сбежались, и Валентин Артемьевич мог найтись. Во всяком случае, шум отпугнул бы бандитов… Возможно. А еще более вероятно, что в таком случае я бы до следующего дня не дожил. Реально? Да. Конструктивно? Нет.
Я мог с первого раза отказаться участвовать в Мишкиных делишках, не возить его никуда на машине, сказать: «сломал свою – твои проблемы», или сослаться, что нет времени. Мог, поняв, что фактически принял участие в рэкете, врезать Мишке. Вряд ли я сумел бы его всерьез побить, скорее, он бы меня наколотил, и все-таки попытаться мог. Что бы это дало? Ничего. Только то, что о готовящемся преступлении я бы не узнал. А Игнатьева все равно убили бы. Неконструктивно.
