До самой ночи Веля пребывала в крайне угнетённом состоянии. Впрочем, она прекрасно поняла, что пока что ничего изменить не получится. А раз не получится — то лучше затаиться, сэкономить энергию до более подходящих для действий моментов, а пока не совершать лишних телодвижений. На правах нездоровья она до вечера бродила по «своим» покоям, состоявшим из спальни, нарядной гостиной с мягкой мебелью, ковром на полу, с портретом королевской четы на стене и, отдельно, молодого ещё короля, следовало признать, довольно симпатичного. Также была маленькая комната для рукоделия с кучей чужих вышивок, разноцветных ниток, стекляруса, мелкого колотого жемчуга в шкатулках и без единой иголки, что, несомненно, было заслугой Шепана, помнящего о вышитом предплечье, и туалетная комната с бронзовой ванной, которую, если сказать прислуге, наполняли горячей, чёрт побери, водой.
А вот платья этой женщины с портретов, которую все вокруг называли её матерью и о которой Веля старалась не думать, оказались коротки и широки.
— Ах, это мало того, что уже не носят, — стала сокрушаться явившаяся снова Эвелин Староземская, — Но и широко! Что же ты, милая, наденешь к ужину, чтобы выглядеть достаточно прилично?
Веля вспомнила слова его величества, что его дочь может ходить в чём угодно, мотнула головой вбок и попросила ножницы. Очень скоро она состряпала совершенно неприличное, пышное одеяние с несимметричной юбкой, очень короткой спереди и до колена сзади. Платье отчаяния. К нему надела сапоги для верховой езды, а талию перетянула ужасно грубым, широким кожаным поясом, безжалостно конфискованным у Шепана, правда, пришлось наделать в нём дополнительных дырок, а на руки — перчатки для стрельбы из лука с отрезанными пальцами. Идеальный диффузный стиль.
— Ах, дорогая, — робко сказала Эвелин Староземская, — это так… необычно! И… свежо… Но тебе неожиданно идёт…
Однако, Веля изучила себя в зеркале и осталась недовольна, потому что к ассиметричному платью полагалась модная стрижка. Она собрала волосы в хвост, перевязала его ещё раз, посредине, перекинула наперёд и отчекрыжила надо лбом, тёзка только ахнуть и успела. Распустила шнурок — вышел если не совсем каскад, то вполне похоже, хоть и недостаточно криво. Веля с жадностью смотрела в зеркало — что бы ещё эдакого сделать? Придумала, связала из отрезанного подола бант с длинными концами, прилепила на макушку в качестве голоного убора.
— Дорогая, — жалобно и непривычно-робко сказала тёзка, с мольбой глядя на Велю, — может, достаточно? Я не знаю, что скажет его величество. А вдруг он решит, что это я виновата, ведь я была с тобой?
