Я подавила страх и постаралась ей улыбнуться.
— Может, еще ничего страшного, — сказала я, с трудом сдерживая дрожащую челюсть. — Я пойду посмотрю и тотчас же вернусь.
Спотыкаясь, я вышла из вагончика и безумными глазами стала разглядывать аллею. В ярком лунном свете было ясно видно, что на улице никого нет, и я уже подумала, что нам обеим померещился этот страшный крик. Затем я услышала тихий шаркающий звук совсем близко от себя. Казалось, кровь застыла в моих жилах, и я не могла пошевелить и пальцем. Шарканье становилось все громче, неуклонно приближаясь ко мне. Я кое-как повернула голову, безнадежно глядя по сторонам в поисках того, кто производит этот шум. Из-за соседнего вагончика появилась фигура мужчины. Он был похож на старичка, сгорбленного и еле волочащего ноги, медленно передвигающего свое дряхлое уставшее тело по направлению ко мне. Я все еще не могла сдвинуться с места и молча наблюдала, как он, сделав несколько неверных шагов, поднял ко мне с мольбой руки, прежде чем тихонько опустился на землю. Мне стало стыдно.
Бедный старик просил у меня помощи, а я не нашла ничего лучшего, чем стоять как истукан и смотреть на него, потому что, видите ли, испугалась крика какой-то ночной птицы. «Мэвис, — сказала я себе, подбегая к старику, — это еще раз доказывает, какой глупой ты становишься, когда даешь разыграться своему воображению». Я наклонилась к старику, который лежал на земле, сложившись почти пополам и спрятав в руки лицо, и спросила:
— Вам больно?
Он ничего не ответил — по правде сказать, он даже не шевельнулся, — и это по-настоящему обеспокоило меня. Я осторожно просунула руку между твердой землей и его щекой и приподняла голову. На меня смотрели широко открытые, полные муки, пустые глаза; я рывком отпустила голову, и она снова упала на землю. Медленно встав и прислушиваясь к охваченному паникой совсем близкому воплю, я наконец поняла, что, оказывается, сама кричу от ужаса. Бедный малый, думала я, несчастный старик устал до такой степени, что не мог даже поднять голову, шагая ко мне. Когда же я приподняла ее, то увидела лицо совсем молодого человека: на меня смотрели глаза Мела Паркера! Я смутно догадывалась, что должна быть какая-нибудь причина, заставившая его двигаться таким образом — низко кланяться, едва волочить ноги, будто каждый шаг был последним предсмертным усилием. До меня только дошло, что ужасные звуки могли исходить от него, а вовсе не от какой-нибудь ночной птицы.
