кошмарней, чем фантазия у Гете!
Да, в молодых стихах и поэмах Маяковского было много строк и образов нарочито, подчеркнуто огрубленных, натуралистических, рассчитанных на то, чтобы резко противопоставить их выхолощенному, бесплотному стиху поэтов старшего поколения и эпигонов. Да, в молодых стихах и поэмах Маяковского, в известной мере и в последующем советском периоде его творчества, гиперболизм образов достигал поистине космических масштабов:
Если б был я
маленький,
как Великий океан, —
на цыпочки б волн встал,
приливом ласкался к луне бы.
Но при всем этом, повторяю, уже в самых ранних, дореволюционных стихах Маяковского своеобразно и сильно зазвучали ноты социального протеста. Это определялось и характером его таланта, и особенностями его биографии, и впечатлениями революции 1905 года на Кавказе, и кратковременным, но активным его участием в работе московской большевистской партийной организации, и феноменально ранним развитием его политического сознания, наложившими неизгладимый отпечаток на всю жизнь поэта.
Подписывая формалистические декларации «самовитого слова», Маяковский-поэт в поэме «Облако в штанах», определяя для себя назначение новой поэзии, пишет:
Пока выкипячивают, рифмами пиликая,
из любвей и соловьев какое-то варево,
улица корчится безъязыкая —
ей нечем кричать и разговаривать.
И разве не это же направление мыслей и чувств молодого Маяковского мы отмечаем, читая строки, адресованные «эгофутуристу» Игорю Северянину:
Как вы смеете называться поэтом
и, серенький, чирикать, как перепел!
Сегодня
надо
кастетом
кроиться миру в черепе!
Маяковский писал как будто индивидуалистические строки «о гвозде в сапоге», но тут же рядом утверждал:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!
Это острое ощущение себя во всем живом, человеком среди людей, подсказало Маяковскому в глухое, но уже чреватое грядущей революцией время строки, ярко цодчеркивающие особый характер его «индивидуализма»;
Где глаз людей обрывается куцый,
главой голодных орд,
в терновом венце революций
грядет шестнадцатый год.
А я у вас — его предтеча;
я — где боль, везде;
на каждой капле слёзовой течи
распял себя на кресте.
Вчитайтесь, вдумайтесь, вчувствуйтесь в каждую строчку, в каждый образ поэмы «Облако в штанах», в сатирические «Гимны», вспомните исполненные острой сердечной муки и протеста антивоенные стихи поэта «Мама и убитый немцами вечер», строки поэмы «Война и мир» и другие, и вы увидите, что под пестрой оболочкой футуристических бравад под «желтой кофтой фата» неугасимо пылало сердце гуманиста, наполненное горячей любовью к человеку улицы, замордованному несправедливым общественным строем. Это была не элегическая, платоническая любовь прекраснодушного интеллигента к «малым сим». Это была активная, призывающая к действию, к восстанию любовь поэта-гражданина, поэта-революционера;
