Это воскресное утро началось со стука в дверь. Я быстро вскочил с кровати и оделся, затем постоял у двери, прислушиваясь, но ничего не услышал, решительно выдохнул и открыл щеколду.
За дверью стояла Алена с подносом: сливки и гренки, и вдовесок бездна любопытства. Чашек со сливками на подносе было две.
Я впустил ее в комнату, и она сервировала стол, осторожно, но решительно подвинув на краешек работающий ноутбук. Потом она уселась на кровать, оставив мне свободным стул.
Мы начали завтрак в беспокойном молчании, но у меня нервы не выдержали раньше.
— Должен признаться, что я журналист, — сообщил я ей, и она тут же согласно кивнула.
— Я видела вас по телевизору несколько раз. Я очень за вас волнуюсь. Вы ведь знаете, как у нас тут непросто.
— Знаю.
— Не знаете, — горячо возразила она. — У нас запросто могут даже убить, если вы кому-то не понравитесь.
— Ну, я не могу не делать свою работу. Это невозможно.
— Понимаю. Давайте, я буду ходить с вами.
— Что?!
— Давайте я буду ходить с вами. Женщину они бить не посмеют, — просто объяснила мне она свое самопожертвование, хлопая редкими ресницами на красных заплаканных глазах.
Я едва не подавился последней гренкой и, закашлявшись, устроил себе паузу на пару минут.
Алена терпеливо ждала, глядя на меня влажными коровьими глазами.
— Вот что я вам скажу, дорогая Алена Григорьевна. Вы, конечно, поразили меня своим предложением в самое сердце, — начал я торжественно. Она порозовела от удовольствия, заулыбалась, кокетливо поправляя спутанный комок волос на голове.
— Но ходить с вами вместе на съемки мне нельзя. Не получится разговаривать с людьми, с экспертами разными, политологами, понимаете?
Она помрачнела:
— Ну, я могу сидеть в сторонке, когда вы там с кем-то важным беседуете. Я не гордая. А как эти нехристи появятся, я тут же к вам буду подбегать и защищать.
Я встал, подошел к ней и аккуратно поцеловал ее в мокрый от испарины лоб.
— Алена Григорьевна, давайте я пока сам поработаю, а там дальше посмотрим.
Она послушно кивнула, тут же встала, забрала поднос, чашки и вышла, аккуратно притворив за собой дверь. За дверью она разрыдалась в голос, но тут же ушла к себе.
На часах было без пятнадцати десять, и я начал быстро собираться.
На Майдане колыхалась толпа в несколько тысяч человек. Я давно не видел на этой площади столько активных и разных по статусу людей. Пришли не только пенсионеры, за двести гривен готовые отметиться на любой акции, но и хорошо одетые домохозяйки, пришли интеллигентного вида мужчины в шляпах, очках и шарфиках, а также студенты и школьники.
