Наш сосед, дядюшка Цзю, хвалил мать, оттопыривая большой палец:
— A-Ян просто не ценил своего счастья: иметь такую одаренную жену, чьи гуси с каждым днем все вкуснее и вкуснее, и убежать с материковой девчонкой — это надо быть круглым дураком.
Мать, поливавшая из шланга заплывшую жиром мебель и пол ресторана, усмехалась:
— Дядюшка Цзю, вы бы уж не смеялись надо мной: человек убежал — ищи ветра в поле, спасибо, что хоть дело оставил, не то матери с дочкой и ноги протянуть было бы недолго, чего уж говорить про средства на учебу Юэ Мин.
И добавляла ледяным тоном:
— Посмотрим, действительно ли он больше не вернется: я ведь даже вещи его не трогала.
Тетушка Цзю тем более стояла на стороне матери:
— Не вернется — и бог с ним, дело у тебя в руках, даже и не думай отдавать его этому лису просто так.
— Я тоже так считаю, — соглашалась мать. — Не вернется — я ему развода не дам, так и буду госпожой Се, а захочет развестись — приползет. Я даже уже и не жду его, одна как-то привыкла.
Выражение лица у моей матери было тогда каким-то загадочным, так что было неясно, хочет ли она в конце концов снова увидеть Се Яна или нет. Но вопрос заключался не в том, хочет она этого или нет, а в том, что Се Ян этого не хочет, и матери оставалось лишь играть пассивную роль зрителя в разыгрываемом моим отцом сценарии.
Когда женщина действует с таким упорством и самоотверженностью, то это не может не вызвать расположения: у нашего заведения никогда не возникало больших проблем, а маленькие всегда можно было решить мелкой взяткой, хлебосольством или ненавязчивым подарком.
Мать все больше и больше напитывалась «мужским духом», как гусь напитывается соками маринада; шея ее стала длинной и жилистой, подобно гусиной; терпение и стойкость моей матери вызывали у меня чувство глубокого преклонения.
Мать была настоящей хозяйкой, держала свой ресторанчик, как гусиная голова держит тушку, подвешенную за прилавком, — уверенно и со вкусом. И есть больше всего она любила именно гусиные головы: вкус у них насыщенный, снаружи мясо мягкое, а внутри — твердые хрящи; хотя гусиная голова и получается такой нежной, но на ней, насаженной на крюк, держится весь остальной гусь.
— Мама, я пошла, завтра мне на работу.
Мать провожала меня до порога и следила взглядом за моей удаляющейся фигурой. Когда я, дойдя до конца улицы, оборачивалась, мать продолжала стоять на прежнем месте.
На прощание мать давала мне наставления, как будто мне все еще было семь лет:
