На следующий день мать отправила меня на несколько дней пожить у бабушки. На прощание она мне сказала:
— Не бойся, со мной все будет хорошо, я еще должна вырастить свою дочурку.
Бабушка звонила матери несколько раз в день, та подходила к телефону. Просто ей нужно было немного времени, чтобы оправиться, собраться с мыслями и начать вести дела уже самой. Мать заперлась у себя в комнате и пролежала три дня ни к кому не выходя, даже ко мне. Покинув добровольное заточение, не пролила ни единой слезинки и, скрипя зубами, взялась за дело.
Она очень устала, как будто перенесла тяжелую болезнь, но сдаваться не собиралась. Двух работников, нанятых при отце, она уволила и наняла новых. Хотя они и были новичками, но со временем стали своими. Ресторанчик сменил лицо, как будто сбросил старую кожу и оделся в новую, и матери моей тоже нужна была новая кожа.
И вот теперь она стоит передо мной и ясно, отчетливо произносит:
— Твой-отец-в-нем.
Я могу представить, как она, напрягая все телесные и психические силы, превозмогая отвращение и ужас, добровольно запертая в не пропускающей ни единого звука из внешнего мира комнате, где тренировался отец, орудовала над ним ножом. А потом в сговоре с ночной темнотой переносила фрагменты его тела и опускала их в чан с маринадом.
Густая кровь моего отца и нежные слезы моей матери смешались в одно, бурля на медленном огне в этом многолетнем котле, пузырясь, покрываясь иссиня-черной пленкой, становясь все насыщеннее и все вкуснее.
Поэтому такой маринад вы не встретите нигде во всем Гонконге, он обладает необъяснимой магией, которой нельзя противиться; однажды попробовав его, вы уже не сможете отказать себе в удовольствии приходить к нам снова и снова. Наш маринад, как лапа сказочного чудовища, захватывает вас и больше уже никогда не отпустит из своих цепких объятий. И пока у нас есть чан с маринадом, у нас всегда будет отец. Он может убежать на самый край света, но мы знаем, что он всегда будет здесь — внутри этого чана, бессильный превозмочь его прочные стены, — всегда будет с нами и с теми, кто придет после нас.
В этот момент на меня накатила волна неподконтрольного смятения и отвращения; меня не вырвало, нет, только немного передернуло. Удивительно, оказывается вот на чем я выросла. Я взвесила в руках бочонок с маринадом, который подарила мне мать, — он был очень тяжелым и столь же ценным. Отец, покоящийся в его боках, давно был прощен моей матерью; в вечной темноте он искупил свою вину.
