Ну, же ударь меня ножом, пусть острая сталь наконец пройдет сквозь то, что осталось от живого тела — какая теперь разница? Я — мертв без тебя.
Мысли проносились со скоростью ветра в штормовой день, но Уилл, как и положено, мертвецу, оставался немым.
Он слушал Кита, следил за его хищными, отточенными, прекрасными даже сейчас, под винными парами и лютой, безумной злостью движениями, и не мог выдавить ни слова, кроме:
— Убей меня, а его — не трогай.
Это была правда, и в правде была — любовь. Ибо кто такой тебе Дик Бербедж, к чему его бессмысленная жертва, когда Орфею, чтобы спуститься в Аид, нужен Меркурий, а Сере, чтобы умереть, нужна Ртуть?
И вновь, как в пьесе, одной из тех, что они же сами и сочиняли для постановки на лондонских подмостках на потеху жадной до кровавых зрелищ толпы, Кит сделал свой выпад — и свой выбор. Он держал крепко, и все повторялось почти дословно. Только прошлой ночью грабителям нужен был его дублет, а сейчас их покровитель, Меркурий, пришел по его душу.
— Зачем, Кит, — хотел спросить Уилл, дернувшись и тут же порезавшись о сталь. Тонкая струйка потекла вдоль обнаженного горла — и это тоже было с ними, все повторялось зеркально, и ничего нового быть не могло. — Зачем ты хочешь ограбить меня, если моя душа и так твоя? И будет твоей — всегда, с того самого первого мига, как ты взял меня за порезанной ладонью за такую же искалеченную ладонь. Или — раньше?
Он не спросил, конечно, только смотрел и смотрел, проваливаясь в темнеющие зрачки Кита, чувствуя, что мир вокруг него сужается до этих зрачков, а уши будто забиты паклей — так, что даже слова Кита, долетали с трудом. Но одно Уилл услышал совершенно четко:
— Люблю, — произнес Кит и прижался к губам Уилла своими, хранящими вкус табака и вина, губами. И Уилл рванулся к этому поцелую всем своим существом.
И — воскрес.
Но лишь для того, чтобы в следующий миг черные провалы зрачков Кита стали просто — чернотой.
* * *
Дик не поспевал за происходящим, он и правда чувствовал себя таким тупым, как сказал про него Марло в злобе на весь белый свет. Таким глупым, будто мозги его были куриными. Он только смотрел, и видел глазами, но не мог понять сути происходящего. Вот Уилл оттолкнул его, подставляясь под нож. Вот Марло приставил ему нож к горлу, угрожая отрезать яйца, а вот — стал целовать Уилла у всех на виду, будто он был одним из стаи тех содомитов, что всюду шлялись с Марло и слушали его бесконечные бредни про Христа и черную магию. А вот — Уилл обмяк в его объятиях, начал оседать на пол кулем, и Марло чуть не выронил свалившуюся ему в руки ношу.
