Стол, еще один стол. Запрокинутые лоснящиеся лица, осклабленные зубы, пивная пена.
— А стишков этот твой дружок часом не кропает, а, Кит?
Кит прижал палец к губам — заговорщицки:
— Т-ш-ш. Это — секрет. Но я знаю секрет похуже — однажды наш пастушок решил, что я тоже сгожусь за любовь до смерти — до ближайшего отхода ко сну или перепоя, кому как больше нравится.
* * *
Уилл не знал, не мог знать, что задумал Кит, но слишком хорошо знал самого Кита, чтобы не понять: вот это все — для него, про него.
Прощальный подарок? Надгробная речь?
Эпитафия.
Siste, Viator. Здесь покоится несчастливый поэт, растерзанный собственными демонами, и его любовь, пришибленная другим поэтом в назидание.
Уилл не смотрел, и даже не слушал, каждое слово было — гвоздь, вбитый в крышку гроба, в разведенные на поперечине креста ладони. Не зря же нынче Страстная неделя.
Кит что-то сказал — под выкрики и одобрительный шумок, что-то говорил, продолжая идти по столам прямиком к Уиллу, его голос приближался, а Уилл слушал его и не слышал, каменея скулами, горбясь все сильнее и сжимая в руке кружку.
Рядом вскочил на ноги Дик — и голос его, непривычно звонкий, взрезал притихшую было «Сирену» как пила палача взрезает брюшину казнимого:
— Зарываешься, Марло, слишком много на себя берешь!
Уилл молча, не глядя на него, цепко, крепко схватил Дика за рукав.
— Это — мое дело, Дик. Только мое.
И поднялся навстречу идущему.
Все вокруг притихло — должно быть, точно так же тихо было в Иерусалиме, перед тем, как разодралась в храме завеса в храме и затряслась земля.
— Да, — сказал Уилл. — Да, все так. Все это было, и это никакой не секрет, Кит, нет — мастер Марло, — произнес он, четко выговаривая, будто выплевывая каждую букву такого знакомого, такого дорого имени. Это было — его дело. Слова, тысячи слов поднялись из пустоты, заполняя ее собой — и хлынули наружу, как кровь из раны в боку. — Не секрет, что я любил тебя. Что люблю. Ни для кого. И я знал, что рано или поздно найдутся те, кто скажет это вслух, кто станет тыкать пальцами и требовать объяснений. Я знал, и шел на это, понимая, что возврата уже не будет. Каждый день, каждую ночь я все ждал, когда же найдутся те, кто начнут обвинять меня во всех смертных грехах, втаптывать в грязь мое имя, кидать в меня камни. Но я никогда не думал, что это будешь ты.
Уилл задрал голову, глядя на стоящего на столе Кита, развел руки в стороны.
— Давай же, закончи, раз начал. Уничтожь меня, как тех, кто осмеливается тебя любить, растопчи, как растоптал одного, опозорь, как опозорил другого, всади мне шпагу в бок, как сделал это с третьим. Тебе ведь это привычно, и только добавит блеска твоему имени. Ну, чего встал? Давай! Ну?!
