— Почему не южнее? — спросил я. — Здесь же холодный край, далекий.
— А потому, во-первых, что здесь удобные пути по рекам и через Уральский хребет легче перевалить, а во-вторых, этот путь был кратчайшим в богатые пушниной области, в легендарную Мангазею. Сейчас кое-что уточним.
Липский вытащил из рюкзака изрядно подержанную книгу небольшого формата.
— Так… Сольвычегодск… Столица империи промышленников и купцов Строгановых… некоронованных королей Русского Севера… Дворец-крепость причудливой архитектуры… несметные богатства, спрятанные, по преданию, в надежном тайнике, — бормотал Дима.
Я присел и прочел заглавие книги: «Путешествие по Олонецкой и Архангельской губерниям и Зырянскому краю. Очерки истории и действительности». Не ручаюсь за точность названия книги, но что-то в этом роде. Фамилию автора я прочесть не успел, поскольку Липский прямо-таки подпрыгнул на месте и затараторил взахлеб:
— …Были обнаружены остатки подземных ходов, некогда служивших для тайных сношений… Смельчаки, рискнувшие со свечой в руках нарушить могильную тишину потайных камер и ходов, бывали вознаграждены находкою старинных монет и вещей… Так, учитель женской прогимназии господин Барабанов и…
— Что это за книга, Митрий, когда издана? — встрепенулся Яковенко.
— А-а, сделал стойку на строгановские сокровища. Может, переложим, как говорят французы, ружье с одного плеча на другое? — поддразнил Андрей, улыбаясь. — Эта задачка может оказаться не менее увлекательной!
— Нет, но все же… Как узнаю про неразгаданную тайну, так меня прямо разбирает. Я и фильмы обожаю про призраков, которые слоняются по секретным ходам. Так что за вещь? — Липский взмахнул книгой. — Издание А.Ф.Маркса, Санкт-Петербург, девятьсот одиннадцатый год, — скороговоркой прочел он, — погоди, Александр, не перебивай… Тут еще есть… Так… При очистке подвалов одной из башен строгановского дворца было вывезено несколько телег, нагруженных костями несчастных узников…
— Какой кошмар, — ужаснулась Инга, — эти Строгановы, наверное, были настоящими чудовищами!
— Односторонние оценки мало что дают, — быстро сказал аспирант, и мне показалось, что он ждал такой реакции и что он уже не раз сталкивался с этим внезапно возникшим сейчас вопросом и хорошо продумал его, — эти оценки, даже если брать только жестокие меры управления, надо обязательно соотносить со временем, с эпохой. Семнадцатый век был суровым веком. Бесконечные войны, восстания, голод, массовые эпидемии. Ожесточившиеся люди, крутые нравы. Те, кто правил, не останавливались ни перед чем, чтобы согнуть в бараний рог инакомыслящих и своевольных, огнем и железом, с корнями вывести крамолу. Так поступали все, не исключая просвещенного Петра Великого, не чуравшегося устраивать массовые публичные казни. Так что же вы хотите от купцов Строгановых, детей своего века? Гуманизма, что ли, до которого порой и в конце двадцатого века кое-кому не дотянуться?
