Свет мигнул три раза.
Я посмотрел на лампочку.
— Сигналят, — объяснила Алена, — через пять минут движок остановят. На три часа только и дают.
Дядя Сергеев зажег фитиль керосиновой лампы и вставил высокое стекло, Алена забегала по хозяйству. Андрей прошел за перегородку, в узкое запечье, и загремел рукомойником. В мгновение ока у меня на плече оказалось льняное домотканое, богато расшитое разноцветными узорами полотенце. Я залюбовался им и не сразу сообразил, что шеф уже умылся.
— Ну-ка, — Андрей протянул руку, — кажется, старинное, даже жаль таким произведением искусства пользоваться, так сказать, утилитарно. Все равно что сесть в музейное кресло. Подожди-ка… Сейчас посмотрим. Кажется…
— Прабабка еще вышивала, — пробегая мимо со стопой тарелок, объяснила Алена.
Электросвет потух, и Андрей с полотенцем в руках подошел ближе к лампе.
— Да, так и есть! Древний, языческий мотив, вот она, славянская богиня! И два ретивых коня по бокам. Алена, а ты бы смогла вышить так?
Она засмеялась, обнажив краешки крупных белых, как по линейке срезанных зубов.
— В жизни не вышивала. Да и кому нужны теперь эти полотенца?
— Ну, не для пользования, для красоты, для души. Вот передавалось же это из поколения в поколение столетиями, почему бы не продолжить?
— Ой, что же, богинь вышивать, что ли?
— Вместо крылатых коней, — вставил я, — изобрази две космические ракеты в стиле эпохи, а уж вместо богини не знаю что.
— В сущности, — серьезным тоном сказал Андрей, — человек, изображая божество, всегда имел в виду не что иное, как свой идеал, то есть он хотел показать всего-навсего человека, но человека всемогущего, всезнающего, сеятеля добра и справедливости, грозного гонителя людских пороков и слабостей, отрешившегося ради своих благородных устремлений от всего мелочно-житейского, суетного. Иметь свой идеал не так уж плохо, а?
— Пустое, — отмахнулась Алена, еще раз окидывая взглядом накрытый стол, — все изволите шутить.
Сергеев проводил ее внезапно затосковавшим старческим взглядом.
— Без отца, считай, растет. Все в море да в море, в Белом, студеном. А мать рано умерла, — надтреснутым голосом сказал он.
О чем-то еще говорили мы в этот вечер, и с Аленой я даже сцепился в споре, из-за какого-то пустяка, в общем-то, но в эту тетрадь больше уже ничего не уместится.
