— В контору не ходите, — напористо продолжал Павел, махнув рукой в сторону дома, откуда только что вышел, — Иванова нет, никого нет. А я комсомольский секретарь!
Теперь только мы заметили, что рядом с крыльцом висит небольшой застекленный стенд с надписью «Охотничье промысловое хозяйство», в котором были повешены фотографии, разделенные на две группы: «Наши передовики» и «Наши ветераны».
— Ну, как тут у вас? — сказал я, перехватывая инициативу и соображая, как можно с выгодой для дела использовать сложившуюся ситуацию.
— Ничего! Работы — во! Вагон целый работы, да только рук нехватка. Вы как с устройством?
— Да ничего пока… — замялся я. — Слушай, Павел, можно с ходу вопрос на засыпку: тут у вас есть люди, которые всех знают, ну, старожилы, что ли?
Яковенко чувствительно ширанул меня в бок: мол, нарушил инструкцию шефа, но я отмахнулся.
— Которые всех знают? — переспросил, улыбаясь, Пашка. — Да у нас каждый всех знает.
— Да нет, не только, понимаешь, тех, кто живет в Слободе, а кто хорошо знает край, легенды там, предания…
— Тогда Иван Сергеев! Только он! А вы что, — спохватился он, — разве не к нам, не на работу! Вас сказания интересуют? Так в прошлом году приезжали из самой Москвы записывать на пленку наших сказительниц!
— Да нет, мы просто путешествуем. Туристы! — Главное было выяснено, и я спешил, чтобы не сказать лишнего, закруглить разговор: — Сергеев-то этот где сейчас? Дома?
— Не, в тайге! Егерем он у нас в хозяйстве. Приходите вечером на спортплощадку, мы там после работы в волейбол режемся. Отведу к Сергееву-то… А где же тогда практиканты? — округлил недоверчиво глаза Павел. — Ведь должны были этим катером приехать. Как же это? Чудеса! Ну, я побежал. Дела! До вечера!
— Послушай, Василь, — сказал мне Яковенко, когда мы двинулись к лагерю, — что у тебя, недержание речи, что ли? Ведь договорились же!
— А что я такого сказал? Я все время себя контролировал: мы туристы, ну, узнал про старожилов… Это естественно! Андрей уж напрочь подавил нас своим авторитетом, а ведь нашли флягу мы! Тетрадь Петрова — мы! — горячился я, ожидая спора.
Но Александр угрюмо молчал, и я почувствовал, что он со мной не согласен. Несмотря на внешнюю убедительность моих доводов, сам я ощутил некоторую неловкость, словно нарушены какие-то законы, совершена несправедливость, что ли. Ведь договорились же…
Поразмыслив, я пришел к выводу, что своими выступлениями в Слободе я почти поставил нашу тайну и все дело на грань провала. Черт, вечно меня заносит: сначала сделаю, потом разбираюсь.
