Тишина.
В зал вошел Император и занял свое место в VIP — ложе.
Кивок.
И в помещение вошел командир Лейб — гвардии в очень странной одежде. А рядом с ним какой — то японец в национальных одеждах.
Афанасий подошел к ложе Императора и совершил ритуальный поклон. Повернулся к гостям. И также кивнул им. Предельно сдержанно и ритуально.
После чего подошел к выделенной для него площадки. Сел. И начал громко говорить. Он говорил недолго, но очень емко. И с каждой произнесенной фразой в помещении усиливалась тишина. Словно можно было как — то увеличить и без того гробовое молчание.
Афанасий поведал о многих своих проказах. Ключевых, во всяком случае. Начал с того, что, видя неспособность Ярослава к управлению государством, он потворствовал его развращению и растлению сектой сатанистов, хотя знал об их внимании к нему с первого дня. Закончил же событиями недавними, включая организацию покушения на Императора и имитацию налета на Императорскую резиденцию.
О том, что он это все делал не со зла. О том, что хотел таким образом спасти Империю. Помочь ей выжить. Но… потерял берега и занялся вещами, которыми не имел право заниматься. О том, что каждый в Империи должен выполнять свою работу. О том, что такими благими намерениями выстлана дорога в ад.
Замолчал.
Никто в зале ни издал ни звука, ожидая продолжение.
Афанасий спокойно, без лишней суеты развязал пояс своего кимоно. Скинул его с плеч, и, подложив его себе под колени, сел по японскому обычаю.
Извлек из ножен кинжал — кусунгобу, что он держал в левой руке. Осторожно их положил.
Взглянул на ассистента.
Тот легким кивком обозначил готовность и слитным, уверенным движением, извлек свой меч, приняв ритуальную стойку.
— Империя превыше всего! — Громко и предельно четко произнес Афанасий. — Да здравствует Император!
После чего резким движением вонзил себе кинжал в живот и, скривившись от боли, порывисто потянул его в сторону, вспарывая брюшную полость и перерезая кишки.
Секунда.
Другая.
Третья.
И ассистент точным, легким движением нанес удар милосердия, который не отрубал голову, а перерубал позвоночник, прекращая мучения. Отрубить голову во время такого ритуала — позор. Поэтому был нанесен легкий, не сильный удар, что выглядел со стороны как мягкий толчок. После которого Афанасий упал вперед из положения сидя. Несколько раз вздрогнул. И затих. А его голова осталась на плечах.
Зал тоже молчал, потрясенный произошедшим.
Наконец Николай Александрович встал и торжественно возвестил, что принимает раскаяние Афанасия, и что его семья не будет наказана за те злодеяния, что тот совершил.
