Струмилин хотел напомнить о грелке, но раздумал. К сердцу подкатила щемящая волна обиды. «Загадаю: если вспомнит сама — значит, будет все хорошо… Если не вспомнит — значит… Ерунда!.. — подумал он в следующую минуту. — Как старая дева! Нервы, нервы шалят, Струмилин».
— Ну, я готова! — Лиля стояла перед Струмилиным и, как ребенок, ждала, чтоб ее похвалили. — Что же ты молчишь? Не нравлюсь?
— Нравишься…
Лиля, шаловливо кокетничая, поцеловала Струмилина в щеку, поправила одеяло на спящей Тане и уже в самых дверях резко обернулась. Шепотом, чтоб не разбудить девочку, проговорила:
— Я скоро вернусь.
На старой деревянной лестнице, полутемной и пыльной, стоял запах прели. Лиля всегда старалась не дышать, когда поднималась на второй этаж. Сейчас же эти прогорклые и застаревшие запахи подъезда ударили в ноздри с удушливо-дурманящим напором. Она почти сбежала по скрипучим ступеням и выскочила на улицу. Мимо мчалось такси. Лиля подняла руку. Шофер так резко осадил машину, что металлический визг тормозных колодок заставил старушку, идущую по тротуару, метнуться к забору.
— Садово-Кудринская, — небрежно бросила Лиля и, не взглянув на шофера, села рядом с ним.
С тех пор как Лиля перешла жить к Струмилину, в такси она села впервые. До этого такой вид столичного транспорта для нее был привычным и доступным. Дед не жалел для внучки денег, баловал ее. А когда Лиля ушла из дома, то все хотела приучить себя к тому образу жизни, который издавна сложился в семье Струмилиных. Первое время ей казалось, что, возвращаясь с работы в автобусе, она совершает чуть ли не подвиг. Когда со всех сторон толкали, сжимали, кто-то наступал на ноги и голос кондукторши в десятый раз настойчиво звучал над ухом одной и той же фразой: «Граждане, платите за проезд»… Лиля, словно посылая кому-то вызов, твердила про себя: «Вот и не сдамся! Вот и буду ездить, как все!.. Сам Чехов писал: если бы у него было здоровье, то он всю жизнь бы ездил в вагонах третьего класса…»
И вот теперь снова в такси.
Лиля опустила боковое стекло дверки, и в кабину хлынула тугая прохладная струя воздуха.
В Москве ставили гастрольные спектакли театры страны. На заборах, на рекламных тумбах и щитах, на книжных и табачных киосках — всюду пестрели яркие, разноцветные театральные афиши, зазывающие зрителя.
Глядя на это театрально-предпраздничное разноцветье рекламы и водоворотное завихрение людей и машин, Лиля чувствовала, как учащенно-прибойно бьется ее сердце; ей даже вдруг показалось, что там, высоко в небе, некий незримый и добрый великан, скрытый от людских глаз сизо-белыми тучками, щедро рассыпает по улицам Москвы яркие, только что сорванные полевые цветы. Все здесь было: и пестрота анютиных глазок, и жгучая белизна луговых ромашек, и небесная лазурь незабудок!..
