Бобровский проснулся и увидел перед собой кондуктора, костлявого, седого и сутулого старика.
— Проездной? — спросил тот.
Бобровский протянул двухсотрублевую банкноту. Старик проверил её на свет, потёр пальцами и начал отсчитывать сдачу. Начислил пачку сотенных.
— Это много, — сказал Бобровский. — Я вам дал двести, а не две тысячи.
— А? Что? — Старик посмотрел на банкноту. — Точно, етить! И правда. Спасибо, дорогой.
Потом Бобровский снова задремал. На этот раз без сновидений. Проснулся от голосов. Рядом болтали два пожилых дядьки. Оба поддатые.
— Государству невыгодно, чтобы ты болел, — говорил один. — Ты нужен государству здоровым. Чтобы пахать, пока не сдохнешь.
— А где пахать? — отвечал второй. — Где, Семён? Всё производство стоит. Наш шарикоподшипниковый закрылся в девяносто четвертом, я с тех пор только в охране работал.
Семён махнул рукой, достал ноль двадцать пять. Они выпили по глотку и расцеловались.
— Возьму ружьё и в лес уйду, — сказал Семён.
Бобровский уставился в окно. Задремать в третий раз у него не получилось. «Какой сегодня день?» — подумал он.
Автобус остановился у кладбищенских ворот. Бобровский вышел из салона. Кондуктор помахал ему. Кладбище было большое и потихоньку расширялось. Настю похоронили на другом конце, рядом с забором. Почти впритык. Бобровский подумал, что через год-другой забор перенесут дальше и положат кого-то ещё в новую землю. Может быть, его? Но это вряд ли. Скорей всего, его кинут в безымянную могилу, рядом с другими бездомными.
Бобровский вдруг вспомнил, как сидел на ящике из-под патронов рядом с обрушенной стеной дома. Из-под груды кирпичей торчала грязная, обнажённая ступня. Неподалёку тарахтел БПМ. На броне сидел механик-водитель и разглядывал свой дырявый кирзовый сапог. Его собственная голая ступня болталась над разъезженной траками землёй. Подошёл небритый рыжеватый парень, почесал щетину и сказал:
— Ну чего, пошли подвалы проверим?
Бобровский поднялся, закинул на плечо автомат и показал на торчавшую ступню.
— Смотри.
— Чего? — сказал парень, Витя Телегин.
— Нога.
— Ну нога.
— Надо бы откопать.
— А что там откапывать? Идём, без нас откопают.
Что было дальше, он плохо помнил. Всё как во сне — обрывочно, смутно и не реально. Кто-то плакал, кто-то ругался. Кого-то они выносили на руках. Бабку с самоваром? Через несколько дней Бобровского самого точно так же несли на руках, и он слышал голоса издалека:
— А сапог где?
— Хуй его знает, сорвало сапог.
