Челюсти Маршалла двигались. Жвачка помогала отвлечься.
Фонарь замерцал. Маршалл услышал гудение электричества. Над закрытыми дверями туалета зажглась лампочка. Из леса прилетели мотыльки, и через пару мгновений в свету заметались тени нежных крыльев.
— Эй? — позвал Маршалл. В его голосе не было угрозы. Он звучал испуганно, робко.
Он увидел, как из первобытных теней возникает фигурка. Хрупкая. Это был подросток. Голова Маршалла запульсировала, боль усилилась. На лбу выступил пот — заструился вниз, собираясь под глазами. Челюсти сжались, заходили быстрее.
Из-за деревьев начал красться тонкий туман. Ветер прибил его к земле. В свете ламп он казался призрачно-бледным, огромные тени мотыльков играли на почти плоской поверхности. Фигурка шагнула вперед.
Они стояли одни на вечернем холоде.
— Эй, — сказал Маршалл — теперь это был не вопрос. Мальчик посмотрел на него — лицо белело во тьме, подсвеченное текущим внизу туманом. Маршалл подумал, что упадет в обморок.
Это был не его сын, хотя от сходства бросало в дрожь.
Подросток примерно пяти футов ростом, худой, с фарфорово-бледной кожей. Маршалл слышал его дыхание — различал за скрипом качелей. Каждый вдох — влажный и хриплый. Маршалл смотрел на мальчишку во все глаза: рыжеватые волосы, слишком большая куртка, джинсы. Конверсы. На шее болтались белые наушники от айпода.
«Ох, черт», — подумал Маршалл и на секунду решил, что сказал это вслух.
Это действительно просто ребенок. Что я здесь делаю?
Что. Я. Черт. Возьми. Здесь. Забыл?
Ощущение, которое так долго преследовало его, накатило снова, только теперь это был не просто озноб. Маршалл не мог описать его: не с чем было сравнивать. В свете всего, что он сделал в своей жизни, хорошего и плохого, он никогда не считал себя злодеем. Все изменилось. Теперь. И виноваты в этом наушники от айпода — прекрасный символ разницы в возрасте, вселенной, которая их разделяла.
Кто я?
Маршалл отступил на шаг. В воображении с пугающей ясностью возникла картинка: деревья расступаются, к нему бегут полицейские с пистолетами и включенными фонариками, выкрикивают его имя, приказывают лечь на землю: «ВНИЗ, ЖИВО!»
— О боже.
Слова сорвались с губ, хрупкие и тихие, как крылья дрозда, вернувшегося на качели, чтобы напиться. Вокруг лодыжек кружили листья в тщетной попытке освободиться. Он тоже мечтал об этом.
Маршалл падает лицом в траву, полицейский сковывает руки у него за спиной.
Зачитывает права.
— Мне очень жаль, — сказал Маршалл.