Сверху нависал стеклянный потолок. Дождь кончился. Луч лунного света упал на пол, наполнив пустую глазницу динозавра чернильной тьмой.
Искусственные цветы наверху все еще собирали пыль. Выставочная машина замерла на подиуме. Блендеры «Буст-Джус» были вымыты и убраны. Торговый центр не откроют еще сутки.
Сотни камер продолжали снимать из сотен разных углов. Их гудение сливалось с тишиной в ровный гул, не обещающий ни тепла, ни утешения.
Три тридцать утра.
Свет в коридоре, ведущем к моргу, мерцал. Глаза Маршалла горели от этой пульсации. Полицейский и санитар шли впереди, и вокруг разносился перестук шагов по покрытому линолеумом полу. Они то и дело оборачивались, чтобы бросить на Маршалла взгляд. Флуоресцентное стаккато обнажало изъяны их кожи: вросшие волоски на шее, лопнувшие капилляры, шрамы от прыщей, оспины. Маршалл испугался, что и сам выглядит комбинацией недостатков в сиянии безжалостного света. Темнота между вспышками нравилась ему больше. Она делала их одинаковыми, идеальными и, возможно, бессмертными.
Кроссовки скрипели, пока он тащился по коридору. Онемевший. Измотанный.
Лицо Маршалла опухло и горело от долгих рыданий. Пальцы кровоточили: он сгрыз ногти до мяса. Дыхание отдавало кислятиной — от кофе.
В этой части больницы царил ледяной холод. Мороз, что забирался под кожу и створаживал костный мозг.
За стенами грохотал генератор. Трещало электричество.
Удары сердца отдавались в голове, в шее. Маршалл мечтал о жвачке, чтобы унять тревогу привычными размеренными движениями. Он знал, что не успокоится без нее.
***
Припарковаться оказалось непросто. На свободных местах толпились взволнованные люди. Одни разговаривали, другие смеялись и фотографировались, третьи плакали, прислонившись к бетонным стенам. Маршалл аккуратно вел фургон, опасаясь, что под колеса может попасть ребенок. Он вновь почувствовал удушливый запах страха, сочащийся из дверей, перекрытых охранниками.
Припарковавшись, Маршалл выпрыгнул наружу и закрыл машину. Прислонился к стеклу со стороны водителя — оно было прохладным. Капли пота блестели у него на лбу, как роса на старом дворе в Джеймсбридже. Он стиснул зубы, собираясь с духом. Если бы Маршалл мог щелкнуть пальцами и снова стать ребенком, живущим в городе, от которого он так долго бежал, — в городе, где плохие вещи случались, но не с ним и его семьей, — он сделал бы это.
Волноваться не о чем. Все будет хорошо. Клэр завелась на пустом месте.