– Очнулся, курсант? – Надо мной навис незнакомый полковник, недобро щурясь.
Я понял – надо вставать. Медик залил рану на голове лечебным клеем, шлепнул лейкопластырь. Констатировал:
– Рана не серьезная, но крови вытекло много, суток на пять освободить от всех занятий и физподготовки.
– Я его сейчас освобожу! – взревел полковник, глядя на поднимающегося меня, – ты почему приказы старших по званию игнорируешь?
Мне удалось кое-как встать на ноги, голова закружилась, но второй раз в обморок я не бухнулся.
Неловко козырнул, забыв, что на голове ничего нет.
– Разрешите доложить, товарищ полковник, действовал согласно инструкции Д-34 ОГВ пункт 2 прим.
Белобородов покраснел от перегрузки отрицательными эмоциями.
– Какой еще инструкции? – заорал он.
Оладьин кашлянул, привлекая к себе внимание полковника и пояснил:
– Согласно этой инструкции, если приблизившееся воздушное судно в районе важных объектов открыло прицельный огонь в результате чего наблюдаются потери, пилот имеет полное право открывать огонь на поражение.
– То есть как, – растерялся Белобородов, – его еще оправдают?
– Не будем забегать вперед, – не определился с будущим Оладьин, – ты, курсант, под присмотром медика иди на губу, пусть он более предметно определит, сколько там тебе отлеживаться. Для начала получай, как уже говорилось, пять суток и лечись, благо медпункт у нас рядом с губой.
Я посмотрел на сушку, медленно увозимую в ремонтные боксы ремонтным катером, чертыхнулся и отправился на гауптвахту – лечиться, да простится мне подобный каламбур.
На случай, если я в боевой горячке решусь удрать на пути на гауптвахту, а официально – для помощи раненому, меня сопроводили два сержанта – техника и медик. Технари, впечатленные боем, – курсант сбил целых две сушки, – мне действительно помогали. Ноги были как ватные, голова кружилась и на губу я явился полубессознательном состоянии. Персонал – старший сержант и два контрактника – ознакомились с приказом и поприветствовали меня снятием ремня и изъятием комбинезона. Впрочем, медик, носящий три звездочки старшего лейтенанта, строго прописал мне постельный режим без всяких шуточек, используемых на губе для воспитания провинившихся.
Старший сержант сообщил, что у него уже есть подобный приказ от Оладьина, переданный по связи. Они сноровисто уволокли меня в камеру, уложили на кровать и, сняв ботинки, приказали спать.
Я сладко вытянулся. Последний час оказался слишком напряженным – бой, ранение, Белобородов с его обещанием расстрелять без трибунала. Мозги раскалились от напряжения и требовали передышки.
