Воду я выплюнула.
И глаз приоткрыла. Левый. Мало ли…
— Я знаю, что в-вы п-пришли в-в себя, — с упреком произнесли над головой, отчего у меня сразу очнулась совесть: негоже воспитанной девице с полстакана воды в сознание возвращаться.
Но делать было нечего.
Не разыгрывать же протяженный обморок в надежде, что Эль полезет мне искусственное дыхание делать. С другой стороны…
— Н-не заставляйте м-меня п-прибегать к н-нюхательным солям.
— У нас в доме нет нюхательных солей, — произнесла я, но открыла оба глаза.
Потолок.
Судя по рисунку трещин, нахожусь я в спальне. А судя по связкам бумажных сердечек, спальня Гретина. Была у моей сестрицы дурная привычка бумагу портить: когда-то ей гадалка сказала, что, как только Грета вырежет десять тысяч сердечек из розовой бумаги, то и встретит истинную свою любовь.
Вот она и повадилась резать…
Я со стоном села.
Лицо рукавом отерла, голову потрогала. Целая, вроде бы… на затылке шишка, под волосами прощупывается явно. Сами волосы растрепались, а еще и мокрые, повисли влажными прядками… и цветы еще искусственные с тетушкиной шляпки в них запутались.
Небось, похожу я на свежую утопленницу…
…может, поэтому меня и не удосужились на кровать переложить? Прямо на полу водицей и поливали… никакой в том романтики, одна печальная проза жизни, вроде луж на паркете и пары вялых роз.
Эльфа раздраженного с вазой в руке… точно, ваза Гретина, розы из сада… на той неделе я самоличной их подрезать пыталась.
Вазу Эль вернул на столик и, воздев очи к потолку, поинтересовался:
— Вы п-понимаете, что едва не п-произошла т-трагедия?
Если я была мокрой и ушибленной, то Эль… живописные лохмотья рубашки — надо будет посоветовать ему закупаться оптом, так оно дешевле, а то при нынешней его работе и разориться недолго — прикрывали живописные же царапины.
Затянувшиеся.
Но…
Характерный бурый колер лохмотьев — а помнится, некогда рубашка сияла белизной — однозначно свидетельствовал, что царапины эти кровили и преизрядно. Однако эльф был жив, бодр и гневен. А вот котик наш молчал, и это молчание мне совершенно не нравилось.
— М-могли п-пострадать люди!
— Ага, — я встала на карачки, может, поза и не самая изящная, однако наиболее в моем положении устойчивое… что-то захрустело, и платье вдруг начало расползаться.
Твою ж…
— Это в высшей степени б-безответственно! — он и не подумал помочь даме подняться. То ли не держал меня за даму, в чем я, честно говоря, его понимала, то ли просто был слишком раздражен, чтобы обращать внимание на такие вот мелочи. Я же, сдернув с гретиной постели покрывало — розовое и густо расшитое сердечками — закрутилась в него с головой.
