Вынырнул я минут через тридцать, может час. Чувствовал себя намного бодрее. Проверил резерв. Улыбнулся.
Резерв, наполовину опустошенный в защиту дома перед медитацией, был полон, даже слегка переполнен, создавалось ощущения булькающей энергии, готовой вот-вот выплеснуться через край.
Попытка встать провалилась. Сейчас я чувствовал свои руки-ноги как деревянные, словно и был на самом деле деревом. Тяжелым, неповоротливым, но наполненным жизнью. Встав, я стал делать упражнения, чтобы разогнать кровь и размять мышцы. Проделав небольшой комплекс движений, отправился в дом, с чистой совестью выпить отвару.
Как Дара и рассказывала, мир откликнулся легко, стремясь поделиться энергией. Благодаря ей, этот процесс у меня происходил легче, так как она уже устанавливала связь, когда мой резерв был пуст. Пусть я по-прежнему не мог сам управлять энергией, но мог пополнять ее, когда необходимо. Мое взаимодействие с миром только начинается.
Усмехнувшись, я пошел в дом, насвистывая песенку бардов.
Дара.
— Доченька, запомни хорошенько, что страх, любой страх отравляет твою жизнь, пусть медленно, исподтишка, но губит тебя. — Родной голос папы был успокаивающим и полный поддержки. — Ты должна побороть его или он погубит тебя, безвозвратно убивая твой дар.
— Но папа… — По щекам бежали дорожки слез, оставляя мокрый след. — Я не могу, у меня не хватает сил. — Я сглатывала противный комок в горле, а он все никак не уходил, грозясь вылиться потоком паники, истерии и еще большим объемом слез.
— Ты моя дочь. — Папа ладонью вытирал слезы. Ласково, нежно, так, что болело сердце. — Ты сильная девочка и сможешь, я верю в тебя. Не все такие, как он. Стоит проверить один раз и сразу станет легче. — Он прижал меня к себе, крепко и надежно. Я впитывала его уверенность, спокойствие и непоколебимую решимость. — Поплачь, родная, я здесь, и всегда буду рядом.
И я плакала, выплескивая весь ужас, мешающий спать, всю боль, которую хотелось забыть, боязнь, как мужчин, так и чужого мира. Выла, желая навсегда спрятаться в надежных объятиях отца, забыться за его широкой спиной. Сейчас я чувствовала себя той маленькой девочкой, которая бежала к папе, расшибив коленку.
— Все хорошо, Дарочка, все хорошо. — Папа гладил меня по голове, успокаивая. — Будь сильной, родная.
Выплакавшись, я чувствовала себя намного легче. Так, словно с плеч свалился неподъемный груз, сравнимый разве что с небом, которое удерживал титан Атлант. Отстранившись, папа ласково поцеловал в лоб, укладывая на подушку, взгляд любимых и таких родных карих глаз ласково глядел. Стерев мокрые дорожки слез, папа в последний раз погладил по щеке и сказал.
