Пассажиры в вагоне сочли это за проводы молодоженов и жалели мою дочь:
— Такая молодая, а муж — уже пожилой!
Мы устроились с дочерью недурно в купе, но ночью стали вторгаться пассажиры. Не хотелось расставаться с комфортом.
— Давай, — говорю дочери, — притворимся, будто ты — сумасшедшая, а я тебя сопровождаю.
— Идет!
— Господа, вам уступить диван? Пожалуйста, но только я предупреждаю, что там лежит душевнобольная, а я ее сопровождаю.
Пассажиры шарахаются в сторону. Но одна пара уселась прочно.
— Это ничего! — заявляет мужчина.
— Как угодно! Мое дело вас предупредить. Буйные припадки начинаются у нее к рассвету.
Уселись, едем. Молодая дама все косится на дочь. Слышу шепот:
— Володя, давай лучше прейдем.
— Ну, чего ты?
— Нет, уйдем. Я не могу!
Мы снова одни. Но по вагону распространилось:
— Сумасшедшую везут! Такая еще молодая…
Выспались отлично. Утром в Москве, в уборной, пассажиры шарахались от дочери, видя ее на свободе. Но нам было весело, — ведь расстались с Муромом. Теперь — в Петербург.
Коншин говорит:
— Я вас хочу перевести в Тверь. Там управляющий — такой хороший степенный хохол, Токарский. С ним вам будет служиться хорошо!
— Спасибо! Согласен.
В Муромском отделении этот перевод, являвшийся все же некоторым повышением, вызвал разговоры:
— В таком случае и Восленскому надо дать повышение.
После нескольких месяцев моей новой службы в Твери Токарский получил от Восленского письмо:
— Какие у вас отношения со Стратоновым? Впрочем, и спрашивать нечего: конечно, скандалы с ним уже происходят.
И он выворачивает целый ворох инсинуаций.
Токарский прочитал и свой ответ:
— Со Стратоновым никаких неприятностей у меня не было. Ручаюсь, что их не будет и в дальнейшем.
Кузьма Прутков
Уже упоминалось о составе моих муромских сослуживцев. В большинстве — безотрадная некультурность и моральная неряшливость. Коробила и действительная неряшливость.
Не мог я переносить, что за барьером, где публика не видит, каждый день заводится свинство: весь пол около конторок забросан окурками, порванными бумажками и всем мусором, которым место в сорных корзинах, стоявших, однако, пустыми.
Как бы это вывести? Обращаюсь во всеуслышание к одному из чиновников, что постарше:
— Читали ли вы когда-нибудь Кузьму Пруткова?
Смутился:
— Кузьму Пру-пруткова. Да… Нет… Не помню… Да, читал!
Он это имя услышал впервые.
— Если читали, так помните значит, что он говорит о чиновниках, которые сорят вокруг себя?
— Нет… Не помню!
