Самому эффективному способу ловли мотыльков меня научил Эрнест Грин, известный энтомолог, живший в Кемберли; впоследствии он стал президентом Королевского энтомологического общества. Мистер Грин по-доброму относился ко мне, и я платил ему за заботливое участие глубочайшим почтением. Однажды, когда у меня разболелся зуб, бабушка пригласила мистера Грина к нам на чай. С его уходом прошла и моя зубная боль. Дополнительным преимуществом его способа ловли мотыльков было то, что я ложился теперь спать на час-другой позже. С наступлением сумерек, вооружившись кисточкой и сосудом со смесью патоки и пива, я отправлялся обмазывать ею сосны. Затем, уже в темноте, выходил из дома с фонарем и коробочками из-под лекарств, чтобы собрать урожай. Патока привлекала мотыльков, пиво одурманивало их, и таким образом они без труда попадали в мои коробочки.
В ту пору я учился в школе в Истборне. Школа эта не выделялась ни уровнем преподавания, ни спортивными успехами. Я, вероятно, был первым, кто закончил ее с результатами, дающими право на поступление в частную школу (этого удалось добиться каким-то чудом), а благодаря моим чуть выше среднего способностям в спорте я легко попадал в состав участников соревнований по крикету, футболу и регби. Что касается академических успехов, то здесь я испытал первые взлеты и падения, которыми впоследствии изобиловала моя жизнь. Первый год я провел в младшем классе — пятом, затем перескочил на два класса вверх, из пятого сразу в третий. Но этот великий скачок оказался мне не по силам, и после половины семестра меня отправили учиться в четвертый класс. Только после этого я начал уверенно и последовательно восходить к вершине знаний, что в принципе давалось мне без особого труда. Пребывание в подготовительной школе было наверняка насыщено какими-то яркими событиями, но с позиций сегодняшнего дня этот период представляется мне довольно серым. Не припомню, чтобы кто-то из нас хоть в малейшей степени интересовался девочками.
В Истборне, пока я там учился, сменились два директора, и каждый из них оказал на меня влияние, противоположное тому, к чему он стремился.
Первый директор преподобный Харолд Браун, килограммов эдак под сто весом, был священнослужителем с неуравновешенным характером. Бедняга! Ему было за шестьдесят, помощники у него были слабые, а приходилось держать в узде полусотню маленьких мальчишек. Он никогда не проявлял жестокости, просто был большой, непонятный и внушавший страх. У него была дочь, старая дева, имевшая, по крайней мере, одну странность. Однажды она, словно пропустив сквозь меня ток, продемонстрировала мне свои панталоны, но за этим ничего не последовало
