Через эти самые пляски, через эту тканую ленту Нефела и стала богиней, что гоняет облаков стадо.
Смертной девой была Нефела и пасла коров в Беотии . Как, бывало, выйдет поутру, встанет, юная перед стадом – и закружится в танце быстром, ловко перебирая ногами. Так и все жители той деревни, если видели – в пляс пускались. Даже царь Афамант беотийский не сумел от того удержаться. Как-то раз ехал царь вдоль деревни, белокурую пастушку увидел. Танцевала, смеясь, Нефела, кругом самой большой коровы. Царь внезапно сошел с колесницы – понесли его ноги в пляску. Сами пляшут собою ноги, на упрямство царя невзирая. А за ним и его дружина хоровод завела веселый.
Впору петь было "Эван! Эвоэ! " – так плясали воины лихо. Упросил Афамант насилу, чтоб Нефела остановилась. Испугалась царя пастушка. Все же он волен в жизни и смерти. Скажет царь свое грозное слово – и не станет Нефелы-пастушки.
Но, боясь царя Беотии, не гадала юная дева: полюбил ее танцы сам Эрос со товарищем Ганимедом. И спустились шалуна оба с олимпийских вершин высоких, заманили светлокудрую деву на безлюдный каменный остров. Заупрашивали Нефелу:
–– Только день нам спляши, Нефела!
Засмеялась звонко пастушка, повела она плавно плечами, понеслась-замелькала в танце. И весь день так она веселилась. Но к закату поняла дева: Ганимед и Эрот ей солгали. Не вернут ее в Беотию два проказника юных с Олимпа. И заплакала горько Нефела. Сорвала с головы золотую ленту, что сама соткала ночами, бросила ее оземь, стала ленту топтать ногами. Закрывала ладонями уши, чтоб игры Ганимеда не слышать, и бежала на берег моря от протянутых рук Эрота.
Бог любви на нее разозлился и пронзил ей сердце стрелою. Он внушил к самому себе чувство. Думал Эрос: полюбит Нефела и запляшет ему охотно.
Стала впрямь танцевать Эроту светлокудрая пастушка-Нефела. Но печальны ее пляски были, словно угасил кто в ней пламя. Чем играл Ганимед веселее, тем странней танцевала Нефела. Белокурые кудри тускнели, взгляд потух. Только лента сияла. Иссушила любовь к Эроту беотийку, но бог крылатый только звонко-звонко смеялся, не желая ей муки облегчить.
И тогда Ганимед с Олимпа принес кубок со сладким нектаром, что вкушали благие боги. Пусть тот выпьет кубок пастушка. Пусть войдет в ее сердце веселье. Выпила тот кубок Нефела. И как прежде в пляску пустилась. Но как только ушли от девы два бессмертных юнца игривых, легла светлою головою на песок Нефела горячий. И потекли горькие слезы от любви к шалуну-Эроту.
