А сам Хори всё больше входил во вкус этой новой жизни, ибо боль почти ушла, зато пришли уверенность в себе и сила. Да и девочки, которых манил внезапно повзрослевший и налившийся мускулами и славой победителя всех мальчишечьих битв и прочей чепухи, сами стали им интересоваться. Со своими сверстниками Хори стало скучно, зато он теперь подолгу пропадал с Иаму и Тутмосом — ветераном-наставником из отряда гончих, на охоте (с отцом, без этого и думать нечего было, что мать его отпустит) или в казармах Гончих. На охоте он недрогнувшей рукой добивал подранков, свежевал добычу, и один раз они даже попытались охотиться на льва, старого одиночку с соломенно-жёлтой гривой (правда, умный зверь их обманул и ушёл). А после охоты были привалы у костра, с жареным над углями мясом, пивом, но не это было в них главным. Рассказы о походах, дальних странах, удивительных чужеземцах и добыче — они захватили Хори целиком, он слушал их жадно, и ему всегда было их мало. Он уже считал, что вступил в мужское сообщество, но пока не мог ощущать себя ровней. Нет, пусть он даже уже пил с наставниками и отцом пиво. Ещё один скандал, и ладно бы мать сама не признавала спиртного! Нет, она исправно возносила славу Хатхор! В Египте считалось нормальным пить и даже напиваться всем, включая дам из высшего света, особенно на праздники. Считалось, что тем самым пьющий славит Хатхор…
Детская любовь к матери как-то незаметно всё чаще сменялась глухим раздражением, даже желанием специально сделать ей наперекор, пусть и заведомую глупость. Хори всегда был упрям и гневлив, но его теперешнее упрямство и поведение вообще приводили Мерит-Хатор в состояние между отчаянием и бешенством, что, впрочем, никак не отражалось на её поведении, речи и лице. И обвинениях в лени.
Разве что труднее стала жизнь у ткачих, да Иаму пропадал где-то, всегда точно зная, когда ему надо выйти, чтобы не встретиться с хозяйкой. Что ещё больше укрепило его славу колдуна.
С отцом отношения тоже ухудшились, Хори считал его слабым и излишне поддающимся матери. Временами он даже пытался (в своих глазах) встать с отцом вровень в домашних делах, не понимая ещё, что больше свободы означает больше ответственности. Ответственности он не хотел, ему не хотелось лишних тягот и хлопот. Ему было очень жалко самого себя — он казался себе никому в семье не нужным и непонятым. И чтобы доказать, и себе, и всем остальным своё значение и место в этом мире — он, как это ни странно, великолепно учился в школе (хотя временами его заносило и там, и он получал наказания и плохие оценки за удивительные по своей нелепости ошибки и розги за хамство учителям). Но всё же Хори без малейшего напряжения сдал выпускные испытания в школе, вызвав умиление жрецов-учителей и вздох облегчения у матери. Но все её попытки вновь сблизиться он, как ему казалось, отмёл — ему казалось постыдным в таком возрасте принимать материнские ласки пополам с непониманием, хотя он и не замечал, как неровно его поведение — от грубости до отвратительного лебезения. Чтобы меньше быть дома, он еще больше занимался с молодцами, и вот с ними-то он вел себя намного ровнее и увереннее, почти как взрослый.
