К несчастью, на обед сегодня был густой суп из нута с требухой, что не особо вдохновило Флинн и буквально ужаснуло Пегс.
– Вечером нам снова придётся есть эту же дрянь, – сокрушалась она, помешивая ложкой жирное варево. – Ну почему день двойного супа всегда по воскресеньям?! С тем же успехом это можно было бы устроить и в среду – тогда хотя бы конец недели не казался концом света. – Она погладила живот, словно размышляя, продержится ли без еды до следующего утра.
Касим, смеясь, закатил глаза:
– День двойного супа по воскресеньям потому, что Рейтфи, как и мы, осматривает вокзалы и у него нет времени готовить разные блюда. Расслабься, Хафельман.
Пегс бросила в его сторону злобный взгляд:
– Ты, что, адвокат Рейтфи?!
Отправив в рот ложку нутового супа, Касим пустил по столу колесом один из золотых ролингов, полученных от повара.
– Если он и дальше будет платить – с радостью им стану.
После обеда Даниэль раздал павлинам большую пачку писем. Флинн молча наблюдала, как Пегс забрала два пухлых конверта. Похоже, родители написали ей за неделю аж два письма да ещё и вложили туда фотографии.
Как и при разговоре на кухне, у Флинн где-то внутри возник твёрдый холодный ком. Фотографии были из разных мест – их было столько, что у Флинн закружилась голова. Однако Пегс, вдруг неожиданно притихнув, ушла в себя и уже не казалась больше тем жизнерадостным существом, каким её знала Флинн.
Флинн рискнула заглянуть в письмо, что читала Пегс, и наткнулась на такие фразы, как «Будь прилежнее!» и «Ты можешь достичь большего, если хоть немного постараешься!».
Пегс вздохнула.
– Они ведь желают мне добра, – пробормотала она так тихо, словно разговаривала сама с собой.
Зависть Флинн мгновенно испарилась. Она не ожидала, что у всегда радостной Пегс тоже есть проблемы.
– А тебе почему никто не пишет? – спросила Флинн у Касима, слишком поздно заметив, что вопрос не слишком тактичен.
Лицо Касима моментально сделалось каменным, и стук колёс, смеющиеся голоса вокруг, звяканье посуды показались Флинн слишком громкими. Над панорамными окнами на полуденное солнце наползли тяжёлые серые тучи, и внезапно на глаза Касима упала тень.
– Собаки, – только и сказал он, – плохо разбираются в почтовых марках.
Флинн не поняла, что он имел в виду. Может, пошутил?
Откашлявшись, Касим встал из-за стола.
– Пойду вздремну, – заявил он и так быстро вышел из вагона, словно за ним гналась мадам Флорет.
Флинн, жалея о сказанном, осталась молча сидеть рядом с Пегс, не отрывающей взгляда от письма. В столовой со всех сторон раздавались треск вскрываемых конвертов, шелест бумаги, и Флинн подавила всхлип. Совесть дала о себе знать ноющей раной. Она так и не написала матери и теперь очень жалела об этом.
