или
стратегия и уверенность, ни на самом деле изменять его после окончания школы.
Однако она ничего не ответила.
Над их головами потрескивали ночные светильники. И опять Флинн не смогла разглядеть в них ни лампочек, ни свечей. Под ними роились комары и мотыльки, их белые крылышки мелькали, мерцая словно блёстки феи.
– Тебе понравятся эти прогулки, – заверил Даниэль. – Воскресенье уже через два дня.
Флинн невольно вспомнился перрон номер два в Брошенпустеле. Все вокзалы жутко унылые, не важно – со сладостями или без.
– Написать маме, чтобы прислала мои вещи? – без особого воодушевления спросила она. Вообще-то ей этого не хотелось. Мама отправит всё не то, к тому же Флинн не хотела, чтобы она рылась в её шкафу. – Ну, вы понимаете, шмотки там… то да сё. – Она вытянула руки. – У меня же с собой ничего нет.
Даниэль лукаво улыбнулся:
– Не нужно. – Он указал на её голову и сердце. – Всё, что тебе понадобится, уже здесь.
В коридорах тоже горели ночные светильники, и все шторы были опущены. В Последнем Вагоне Флинн несколько секунд прислушивалась, но Гарабины было не видно и не слышно. Вероятно, они разминулись, хотя непонятно, как можно разминуться в поезде.
Хорошо ещё, Флинн не схлопотала на свою голову новых неприятностей – если, конечно, мадам Флорет не ждёт её в купе.
К счастью, её там не было.
Флинн без сил рухнула в постель – на удивление, застеленную чистым бельём и до середины накрытую золотистым покрывалом. На сине-зелёной подушке, рядом с одеждой, которую дал ей вечером Кёрли, лежала длинная, неимоверно мягкая сине-зелёная пижама с логотипом школы. А ещё на двери висел пушистый халат её размера. Очевидно, здесь снова побывал Кёрли.
Флинн не смогла сдержать улыбки. Даниэль прав. Это был судьбоносный день. С этого дня она две недели будет колесить в магическом поезде по Европе. И при этом она уже не одна. Впервые в жизни Флинн встретила ровесников, которые захотели с ней подружиться. Если она ещё и Йонте найдёт, то особенным будет не только этот день.
Когда Флинн проснулась, в щель между колеблющимися занавесками в купе проникали первые лучи солнца. Золотистое покрывало на кровати мадам Флорет горело как расплавленный металл и лежало так ровно, что у Флинн возник вопрос, ложилась ли кондукторша вообще прошлой ночью в постель.
Было немногим больше шести часов, но Флинн заставила себя встать. В ванной комнате она натянула плотную рубашку Йонте в жёлтую клетку и зашнуровала башмаки.
