— Но предлагаю я тебе совсем другое, — опять сказал Вараксин, не отрывая взгляда от танцующих. — Совсем.
Фотография: в многочисленных кружках и овальчиках, раскиданных по картонке, запечатлены разнообразные юные лица. Верхний ряд состоит из квадратиков. В них — люди постарше. Некоторые даже просто пожилые. Учителя. Надо всеми, изображенная нетвердой рукой, трепещет в облачном небе ленточка. На ленточке написано: «Средняя школа № 1». А снизу, тоже на ленточке, и год проставлен: 1978-й.
Вараксин звучно щелкнул по фотографии пальцем:
— Выпуск. Наш. Большеозерский. Прошлый год…
Теперь разговаривали в редакторской. Лобышев сидел за столом. Вараксин шляпы не снимал. И телевизор в углу работал по-прежнему.
— После выпуска год прошел, — уточнил Вараксин. — Так и назвать можно. А можно и не так… Мысль ловишь?..
Лобышев явно мысли не ловил. Тогда Вараксин вытащил из внутреннего кармана пальто толстый фломастер, склонился над фотографией, у одного из людей, запечатленных в квадратике, проставил на лбу аккуратный крестик.
— Фото испортил, — огорчился Лобышев.
— У меня еще есть, — успокоил Вараксин. — Это — учитель. Литератор. Лариков А. Н.
— Ну и что?
— Прекрасный учитель. Редкость! К слову, мой старинный друг, но это, повторяю, только к слову.
Сумерки за спиной Вараксина сгущались, листва деревьев начинала казаться синей.
— Идея моя простая, Миша, — задушевно продолжал Николай, — но емкая. Так сказать, художник и его модель. Документальный фильм. Живые все люди.
— Кто художник? Какая модель?
— Ну как же, Миша! Лариков три года их лепил. Духовно, понимаешь ли, и не халтурил, заметь, от души. Любопытно — чего вылепил. Ведь любопытно, а?
Лобышев глядел на фотографию, потом на Вараксина, потом в телевизор.
Звук был отключен. Где-то играли в футбол. Над полем лил дождь. Сильные, уже промокшие до нитки мужчины, зверея, гонялись по грязи за мячом. Внезапно кто-то кому-то вбил гол. Принялись целоваться.
— Гляди-ка ты, банка! — поразился Лобышев. Фотография лежала на столе. Из овальчиков выглядывали по-разному. Великое разнообразие выражений лиц. Да и сами-то лица всякие. А овальчики изображены были вроде бы даже и в небесах. Во всяком случае, по всей картине плыли пухлые белые облака. И ленточка вилась.
Едва светает. Плотен окрепший к утру туман. В лодку с берега грузят инструменты. Вот проплыл смуглый бок контрабаса. Звякнули золотистые тарелки. Потом понесли барабан.
— Держи, Лева, держи давай, а то брошу…
