Сундук развалился, и кирпичи, обыкновенные красные кирпичи посыпались из него на белый глубокий снег сорок седьмого года.
Трехтонка, охваченная пламенем, встала на колеса у самой опушки леса.
Спал, так и не проснувшись, лейтенант Юшка.
В десяти шагах от него, придавленные гробом, скорчились его мать, Антс.
Вероника лежала, обхватив березу.
Забелла зарылся залитой кровью головой в снег. Только его бессмертная шляпа катилась по косогору вниз.
Франциск оглядел заснеженный пустырь, вскинул автомат и дал очередь по снегу, по березам, по обломкам кирпича.
— Ты уже там, Вероника! Ты уже там! Ты уже вернулась домой. И ты, Забелла, родившийся в девятнадцатом году в Даугавпилсе…
Франциск вдруг увидел лошадь и замолк.
Лошадь была запряжена в сани, груженные березовыми чурками. Правил ею насмерть перепуганный крестьянин.
По насту бежал счастливый жеребенок.
— Стой! — закричал Франциск.
Он схватил кобылу под уздцы, потом сбросил с себя капитанскую шинель с четырьмя сверкающими звездочками на погонах, стянул с мужичка крестьянский кожух, залез в сани и крикнул:
— Стой и жди!
— Чего мне ждать?
— Могильщиков!
— Хоть жеребеночка оставьте! — взмолился крестьянин. — Век не забуду! Жеребеночка!
— Возьми своего жеребеночка и радуйся, дурак. Но-о! — Франциск хлестнул кобылу и укатил.
Мужик притянул к себе за шею жеребенка, глянул на полыхающую трехтонку, на тела, черневшие на снегу, и кинулся в гущу леса, обнимая на бегу свою будущую лошадь.
— Господи, господи, — в отчаянии повторял антиквар и, сунув босые ноги в шлепанцы, подкрался к двери. — Там же ясно написано: предлагать с десяти до семи вечера. А сейчас… сейчас уже почти утро!
— Впустите, меняю квартиру, — произнес Франциск.
Антиквар открыл двери одетому в крестьянский кожушок Франциску, повел его в комнату.
— Ну, что у вас?
— У меня улица. Меняю, господин Мурский, целую улицу на бутылку водки!
Мурский понял и обреченно стал накачивать примус и нарезать колбасу. Вдруг примус захлебнулся, погас и зашипел.
— Господи, последняя иголка. Где взять иголки? — бормотал антиквар.
Франциск рассмеялся, вылил водку в стакан, выпил, заставил и Мурского выпить, сунул в карман кусок колбасы и сказал:
— Идем, Мурский, я дам тебе иголку, не переживай. Я дам тебе золотую иголку, идем, все начинается с золотой иголки. Потом захочется золотого примуса, золотой кобылы, золотой сермяги.
…Они шли, шатаясь, по пустынным улочкам старого города, мимо реки, потом свернули на Столярную улицу и остановились у руин под восемнадцатым номером. Франциск дернул дверной колокольчик, тот дзинькнул, и они шагнули через порог в развалины.
