Наступил тот момент, ради которого казак терпит голод, холод, заглядывает в глаза смерти…
Трясут, бросают на землю цветастые тряпки, ходят по ним в знак высочайшего к ним презрения. Казак особенно почему-то охоч поспорить в торговом деле с татарином, калмыком и… с бабой.
Вот разохотился в торговлишке рослый, носатый казак. Раскатал на траве перед бабами драгоценный ковер и нахваливает. Орет:
– Я какой? Вона! – Показал свой рост. – А я на ем два раза укладываюсь. Глянь: раз! – Лег. – Замечай, вертихвостые, а то омману. – Вскочил и улегся второй раз, раскинул ноги. – Два! Из-под самого шаха взял.
– Да рази ж на ем спят? – заметила одна. – Его весют!
– Шах-то с жонкой небось был? Согнал, что ль?
– Шах-то?.. Шах – он шах и есть: я ему одно, он другое: уросливый, кое-как уговорил…
Разворачиваются дороги, мнут в руках сафьян…
– Эття сафян! Карош?
– А ты что, оглазел?
– Эття скур сибка блеха – толсти…
– Это у тебя шкура толстая, харя! Могу обтесать!
– Посьто ругасся? Сяцем?
– Сяцем, сяцем… Затем! Затем, что сдохла та курочка, которая золотые яички татарам несла, вот зачем.
Оборотистые астраханцы не забыли про «сиуху». Местами виночерпии орудуют прямо с возов. Появились первые «ласточки»… Прошелся для пробы завеселевший казачок:
Ох,
Бедный еж!
Горемышный еж!
Ты куды ползешь?
Куда ежисся?
Ох,
Я ползу, ползу
Ко боярскому двору,
К высокому терему…
Но есаулам строго-настрого велено смотреть: не теперь еще успокоиться, нет. Есаулы и без атамана понимали это.
Иван Черноярец, собираясь куда-то со струга, наказал сотникам:
– За караулом глядеть крепко! А то учинят нам тут другой Монастырский Яр. Ни одной собаке нельзя верить. На думбасах пускай все время кто-нибудь остается. Семка, вышли в Волгу челнока с три – пускай кружут. Замечу в карауле пьяного, зарублю без всяких слов.
Разноцветное человеческое море, охваченное радостью первого опьянения, наживы, свободы, торга – всем, что именуется ПРАЗДНИК, колышется, бурлит, гогочет. Радешеньки все – и кто обманывает, и кто позволяет себя обманывать.
Ох,
Бедный еж!
Горемышный еж!
Ты куды ползешь?
Куды ежисся?..
Назревал могучий загул. И это неизбежно, этого не остановить никому, никакому самому строгому, самому любимому атаману, самым его опытным есаулам.
***
В приказной палате в Кремле – верховная власть Астрахани: князь, боярин, воевода Иван Семеныч Прозоровский, князь, стольник, товарищ воеводы Семен Иваныч Львов, князь, стольник, товарищ воеводы Михаил Семеныч Прозоровский (брат Ивана Семеныча), митрополит Иосиф, подьячий, стрелецкий голова Иван Красулин. Думали-гадали.
