Брат-юннат | страница 3

Это меня категорически не устраивало, и я вошёл в калитку.

Бесшумно зайти не удалось, потому что калитка висела на одной петле. Женщина обратила ко мне лицо, и я увидел, что его покрывает макияж яркий, как боевая раскраска индейца. Глаза на лице я отыскал с трудом. По его сторонам болтались серьги таких размеров, что было непонятно, как человеческие уши могут вынести подобную тяжесть.

– Те чё? – спросила она.

Мне страшно захотелось ответить: «Ничё!» – и уйти. Но я сдержался. Я понимал, что от того, как я поведу себя в этот момент, зависит моя будущая карьера. И я спросил:

– Рабочие нужны?

Да, именно так я и сказал:

– Рабочие нужны?

Этот вопрос в моих устах, видимо, звучал странно. Но пока женщина в военной форме соображала, что ответить, я придумал новый:

– Чего это у вас дверь такая кривая?

Дверь и рабочий, который, может быть, нужен, встретились в голове женщины и слились в нечто такое, что трудно охватить человеческим разумом. Она попыталась их разъединить, но дверь и рабочий превратились в единое целое. В рабочую дверь. А может, и в дверного рабочего.

Выхватив из ванны рыбу, женщина бросилась в дом, который неожиданно обнаружился в конце вольера. Серьги в её ушах сверкали, как аварийные огни машины.

Я подошёл к ванне, поглядеть, много ли там ещё рыбы. Рыбы было полно. Минтай, закованный в ледяные брикеты, плавал по воде словно живой. Только голов у рыб не было. Льдины крутило течение.

Я отошёл и встал у калитки. Всё-таки я пока посторонний.

Женщина вышла во дворик и, не глядя на меня, снова начала тыкать руками в льдины. Разламывать их и доставать минтая.

Меня из головы она выкинула. Но калитка там, видимо, засела крепко.

– А не твое дело, какая у нас дверь кривая! – сказала вдруг женщина. – Ты ваще – посторонний!

Я хотел повторить вопрос про рабочего. Но говорить вроде было уже нечего. Какой же я рабочий, если посторонний? Надо было двигаться к выходу.

Однако тут во дворике появилось ещё одно лицо. И, что меня удивило, лицо это было в шортах.

Оно медленно жевало огромный бутерброд, сделанный сразу из половины батона, и разглядывало меня. Голову, где помещалось лицо, можно было приделать какому-нибудь ковбою с Дикого Запада. Нос у него был крючком, усы – орлом, подбородок – утёсом. Однако длинные волосы этой головы могли подойти и индейцу. Крошки сыпались с бутерброда на синюю футболку с надписью «Техас» и рисунком вставшей на дыбы лошади. Они скатывались по шортам и падали на резиновые шлёпанцы, которые называют сланцами.