До сих пор вспоминается стихотворение екатеринодарской казачки — девочки Соляник-Краса:
Плачь, о плачь, ты, Русь родная!
Стыд, позор твоим сынам!
Глаз своих не осушая,
Смыть не в силах будешь срам!
Чешская колония
Отец мой[55] был страстным славянофилом, и у нас в доме постоянно находили ласку, а также и обед «братушки» из Болгарии и Сербии. Отец собирал для них деньги, обмундировывал, помогал устроиться в университете, посылал им туда ежемесячные пособия.
И гувернантки бывали у нас, детей, только — русские[56]. Последней же из них, специально для обучения нас по-немецки, была чешка из Праги, М. Ф. Фидлер.
Она сначала удивляла манерой растягивать окончания слов; позже мы узнали, что такова общая манера у чехов говорить. Еще ребенком выучила она меня песенке:
На том пражскем мосте
Розмаринка росте;
Жадны еи незалива,
В старости, попав по злой воле большевиков в Прагу, я с интересом осматривал знаменитый Карлув мост. На этом историческом мосту сколько угодно статуй святых. Но на его каменной асфальтированной броне нет и помина о какой-либо розмаринке, которая растет, хотя ее никто и не поливает…
В Екатеринодаре в ту пору образовалась небольшая, но тесная чешская колония из педагогов чехов, затем пивоваров и нескольких барышень — гувернанток. Следуя примеру отца, еще некоторые знакомые выписали из Праги, по рекомендации нашей Марьи Федоровны, ее подруг. Возглавлял же колонию учитель древних языков в гимназии В. И. Ракушан. Родители разрешали М. Ф. брать меня с собой на их вечеринки, вероятно, в видах практики по-немецки. Но там была для меня другая практика: чехи целый вечер пели чешские песни и пили, пили… Пиво поглощалось в сказочном количестве. Стол заполнялся буквально десятками пивных бутылок. Морю выпиваемого пива содействовало участие в колонии пивоваров. А так как хозяин дома Ракушан очень учитывал, что мой отец — друг попечителя учебного округа К. П. Яновского, то и я, мальчуганом, чувствовал себя на этих собраниях неплохо.
После двух лет обучения нас М. Ф. вышла замуж — тоже за пивовара[58]. Через несколько лет она нас навестила уже с целым выводком детей. Вспоминала со слезами время пребывания у нас гувернанткой:
— Это были самые лучшие мои годы!
Познакомившись впоследствии с чешской жизнью, я ее понял. В Чехии женщины и девушки — чернорабочие на семью и на мужчин. У нас же она неожиданно для себя попала на «барское» положение.
Первая любовь
Мне было лет десять, а ей шестнадцать. Она была красавица Ната, дочь видного должностного лица. Ею увлекались многие, в частности — мой старший брат, ее ровесник. На балах для молодежи, куда и меня приводили в нарядном костюмчике и в белых перчатках, она танцевала нарасхват. Я не мог оторвать глаз от порхавшей по залу красавицы Наты. Она на меня-пигмея не бросала даже и взгляда. Детская душа переживала страдания… Года через два семья Наты переехала жить в Москву, а в моем сердце осталась неизгладимая память о пленительной красавице.
