В отличие от женщин во французском обществе в целом, танцовщицы Оперы сами содержали себя и пользовались необычайной независимостью, хотя были более уязвимы для клеветы, одиночества и разорения>20. Многие наживали капиталы на своей свободе и красоте, становясь куртизанками, так что клише, связанное с юной танцовщицей, которая очаровывает своего покровителя, чтобы вытянуть из него все состояние, имеет под собой реальное историческое основание. В XVIII веке, помимо Прево, Салле и Камарго, искусными танцовщицами были мадемуазель Барбарини, Пети, Дешам, Дервье, Гимар (из самых известных), которые играли многочисленными поклонниками и жили, купаясь в роскоши. Как однажды отметил рассерженный офицер полиции, Опера была «гаремом для всей нации»>21.
Любопытно отношение этих женщин к дворянству как социальному сословию и понятию. Профессиональные танцовщицы были достаточно новым явлением, и в 1680-х, впервые выйдя на сцену Оперы, они нередко исполняли те же танцы, что танцевала (в упрощенном виде) знать при дворе и в высшем свете. То есть на сцене танцовщицы действовали как великосветские дамы, хотя в реальной жизни таковыми категорически не являлись. И это происходило в то время, когда разрыв между театральной иллюзией и реальностью был гораздо менее очевиден, чем сегодня. Когда танцовщик «погибал» на сцене XVIII века, его воспринимали (в тот момент) как реально умершего, а если он исполнял роль дворянина, то его и воспринимали как настоящего дворянина. Кроме того, в реальной жизни танцовщики часто общались с членами королевской семьи, владели состоянием, одевались сообразно высокому статусу и элегантно выглядели (хотя, пожалуй, их речь – отдельный вопрос). А то, что иногда на публичной сцене танцевали настоящие аристократы, придавало профессии некую респектабельность. Да, действительно, танцовщиц принимали за куртизанок. Но и сами танцовщицы обычно не строили иллюзий насчет своего статуса, хотя многие пытались найти способ извлечь выгоду из двойственности своего положения.
Например, Ла Камарго (одна из немногих) происходила из семьи, реально претендовавшей на дворянскую (испанскую и итальянскую) родословную. Но семья обеднела, и отец отправил дочерей в Оперу: там они могли зарабатывать на жизнь, формально не компрометируя дворянский статус семьи. Вскоре Камарго и ее сестру похитил и упрятал в уединенном месте граф де Мелан – богатый и ревнивый поклонник. Отец Камарго написал гневную, полную возмущения жалобу, требуя, чтобы с его дочерями обращались, как со знатными дамами; он настаивал на том, чтобы граф сделал предложение, иначе власти должны призвать его к ответу. Ни то, ни другое не произошло, и жизнь Камарго вернулась в прежнее русло. В 1734 году, находясь в зените славы, Камарго, по слухам, покинула Оперу и шесть лет жила с высокопоставленным графом де Клермоном, аббатом Сен-Жермен-де-Пре. Он скрывал ее в разных домах в предместьях Парижа, она родила ему двоих детей, но потом, когда он оставил ее, вновь вернулась в лоно Оперы.
