Пришлось опуститься на ступеньку и ненадолго застыть, пережидая знакомую слабость, которая накатила с неотвратимостью океанского прилива, чуть не смыв весь песок с тщательно зарытого в землю бункера и едва не сломав его прочные стены. Проклятье… кажется, меня зацепило еще серьезнее, чем я думала. Видимо, какое-то долгоиграющее заклятье. Цепкое и упрямое. Совсем как я. Прилепилось пиявкой, присосалось намертво. И даже теперь, когда «синька» залатала дыры в моей дейри, вышвырнув непрошеного гостя вон, следы его работы еще докатывались до меня такими вот приступами дичайшей слабости.
Опустив голову на скрещенные руки, я закрыла глаза и попыталась обо всем забыть. Больше не видя ничего. Не слыша мягкой поступи чьих-то больших лап. И не чувствуя, как кто-то теплый и живой осторожно трогает носом мои холодные руки.
– Гай? – вдруг раздалось над самым ухом тихое.
Я даже не вздрогнула, когда вместо Кроя до моего плеча кто-то дотронулся.
– Гай? Ты в порядке?
Я медленно покачала головой.
Фаэс… эх, Фаэс… если бы ты только знал, о чем спрашиваешь! И если бы знал, до какой степени я НЕ в порядке. Как больно… боже, как же снова больно. Хотя мне казалось, что после Степи чувства притупились и ослабли. Но, видно, еще мало времени прошло. Наверное, надо еще на неделю уйти в Степь, позволив какой-нибудь Твари высосать этот яд из моей души.
– Гай? – снова позвали меня откуда-то издалека. – Гай, что у вас произошло с королем?
С трудом вернувшись к реальности, я неохотно покосилась на подошедшего Фаэса.
– Ничего.
– Гай, я серьезно, – настойчиво, но уже почему-то не зло повторил эрдал, зачем-то присаживаясь на соседнюю ступеньку и тревожно глядя на меня сверху вниз. – Что с тобой случилось? Что случилось с вами обоими? Это из-за Гайдэ?
Я устало кивнула.
– Что с ней? – тихо спросил он, не спуская с меня потемневших глаз.
– Ее больше нет.
– Она ранена? Ей плохо?
– Ей очень плохо, Фаэс, – с трудом признала я, пряча взгляд и отчаянно боясь, что копившаяся много часов горечь внезапно выльется наружу позорными слезами. – Так плохо, что она больше никого не хочет видеть. И, кажется, даже жить уже не желает.
– Почему? – неестественно спокойно осведомился Фаэс, а его ладонь внезапно стала напряженной и твердой, как скала.
Я только вздохнула.
– Глупая потому что. И слабая. Для нее в Валлионе больше не осталось места.
– А в Скарон-Оле?
– Может быть… не знаю… не спрашивай.
Топчущийся рядом пес жалобно заскулил. А потом поднял голову и тихо, тоскливо завыл, каким-то образом зная, что творится у меня на душе, и по-своему выражая свое собачье сочувствие. Бедняга.
