Но старый Аик, не дожидаясь приглашения, уже бесцеремонно входил в покои.
— Простите за вторжение, — вскричал он. — Я вижу, господин Сигмунд в добром здравии? Извините великодушно, совсем перестал бывать у вас. Все-то вы на службе, день-деньской в трудах без устали.
— Да, да, — согласился Сигмунд. — А что, барышня Берта выздоровела?
— Дочь все больна, — сказал Аик со вздохом. — Сколько я из-за нее беспокойства перенес. И то, и это. Нет, ничего не помогает. Да я, собственно, как раз по этому поводу… Ах, госпожа Куни, давеча вы меня так славно угостили, так славно! Спасибо вам большое… Я вас даже и не отблагодарил-то путем… Гм… Э-э…
— А вы немного отдохните, — посоветовал Сигмунд.
— Я пришел к вам с одной просьбой, господин Сигмунд, — сказал Аик. — Очень прошу вас, снизойдите!
— Какая же у вас просьба?
— Я как-то затрудняюсь в присутствии госпожи Куни… И слуги опять же… Нельзя ли нам переговорить с глазу на глаз?
— Отчего же, можно… Всем удалиться и сюда не входить! — распорядился Сигмунд. — Слушаю вас, — обратился он к Аику.
— Господин Сигмунд, — сказал Аик, — я пришел к вам сегодня с совершенно особенной просьбой. Дело касается болезни моей дочери. Как вам известно, болеет она давно. Я делал все, что в моих силах, но ничего не помогало. Непонятно было, чем она страдает. Наконец вчера вечером она мне призналась. Тут уж я ей задал! Чего же ты раньше молчала, говорю, бесстыжая ты тварь, говорю, где твое уважение к отцу?.. Вы знаете, она у меня семи лет осталась без матери, а сейчас ей восемнадцать, и вырастил я ее, можно сказать, сам, мужской рукой, потому она так и проста, ничего совсем не знает, ну сущее подобие своего глупого родителя, да и только… Прошу вас, господин Сигмунд, не смейтесь над моими словами, не презирайте нас…
— Но чем же она больна?
— Как изволите видеть, единственная дочь, мечтал я поскорее взять в дом жениха и отправиться на покой, и молился о ее выздоровлении, хотя я не такой уж и верующий, и даже водой при этом холодной обливался, даром что я старый человек, хотя по летнему времени это ничего, и все зря. А вчера вечером она мне и говорит: вот отчего. И такое она мне сказала, что кормилице ее не расскажешь. Сущая дура, вся в родителя… Вы только не презирайте нас, пожалуйста!
— И отчего же она заболела?
— А я-то беспокоился, все не знал, как ее выходить, всяких лекарей приглашал, ну откуда мне знать? От этого ни Бог, ни святые не спасут. Что же ты, говорю, сразу не сказала?
