Дочь Лавана была сложена изящно, этого не могло скрыть и ее мешковатое длинное желтое одеяние. Нехитро скроенное, оно сидело на девушке хорошо, удобно, хотя и тесно облегая плечи и показывая трогательную их тонкость и хрупкость. Черные волосы Рахили были скорее взлохмачены, чем кудрявы. Она была очаровательна! Была красива красотой одновременно лукавой и кроткой, которая шла от души. Видно было, и Иаков тоже заметил это, что за миловидностью кроются, как источник ее, дух и воля, обернувшиеся женственностью храбрость и ум. Так была она выразительна, так полна готовностью к жизни.
— Тихо, Мардука! — с укором воскликнула она, наклонившись к незамолкающему псу. А потом задала вопрос, который Иаков, и не понимая языка, мгновенно угадал:
— Откуда пришел господин мой?
Он указал через плечо на закат и ответил:
— Амурру.
Она поискала глазами Иеруввала, и, смеясь, кивнула ему подбородком.
— Какая даль! — сказала лицом и устами.
А затем явно попросила точнее назвать место, откуда Иаков родом, заметив, что запад обширен, и назвав при этом несколько тамошних городов.
— Беэршива, — ответил Иаков.
Она насторожилась, повторила. И ее рот, который уже начал любить, назвал имя Ицхака.
Лицо его дрогнуло, кроткие глаза увлажнились слезами. Он не знал людей Лавана и не торопился вступить с ними в общение. Он был бесприютным пленником преисподней, оказался он здесь не по своей воле. И у него, истощенного передрягами странствий, сдали нервы. Он был у цели, а девушка с глазами сладостной темноты, которая назвала имя далекого его отца, была дочерью брата его матери.
— Рахиль, — сказал он, всхлипывая и протягивая к ней руки, — можно поцеловать тебя?
— С какой стати тебе целовать меня? — сказала она и, смеясь, удивленно попятилась. Она еще не признавалась, что о чем-то догадывается, как прежде не сразу призналась, что заметила чужака.
А он, все еще протягивая к ней руку, другой указывал на свою грудь.
— Иаков! Иаков! — повторял он. — Я! Сын Ицхака, сын Ревекки, Лаван, ты, я, дитя матери, дитя брата…
Она тихо вскрикнула. И хотя она, упираясь ладонью в грудь Иакова, все еще отстраняла его от себя, они, смеясь и оба со слезами на глазах, перечисляли друг другу общую родню, кивали головами, знаками поясняли родословные, складывали указательные пальцы, скрещивали их или прикладывали левый к кончику правого.
— Лаван! Ревекка! — воскликнула она. — Вафуил, сын Нахора и Милки! Дед! Твой! Мой!..
— Фарра! — восклицал он. — Авраам-Исаак! Нахор-Вафуил! Авраам! Прадед! Твой! Мой!..
