Между тем Макс был личностью иного склада. Не как Антонов, не как Булкин, в общем… не как все мы.
Вы понимаете, в этом все дело. Он был… Как бы правильнее сказать? Ему требовалось другое.
Так.
Похоже, я бестолково объясняю. Да по глазам вашим вижу. Перестаньте.
Н-да.
Два года не брал учебные курсы — и вот уже не в форме… Разучился объяснять стратиграфию Трои на пальцах. Ладно, попробую еще раз.
Итак, чего хотели мы все, когда шли в полевую археографию? Вернее, вообще в историческую науку — тут специализация роли не играет… Да ничего особенно не хотели, кроме одного: существовать внутри процесса. Пребывать в состоянии поиска, работать над расшифровкой, затем над реконструкцией социальных структур. Нам нравилось анализировать, а потом обобщать, а потом — тем из нас, у кого был дар слова, — популяризировать… Нам просто нравилось заниматься своим делом, и все. Мы все чокнутые, барышня. Мы фанаты. Мы психи. Мы этим живем, и нам очень хорошо.
А Макс фанатом не был. Ему по душе пришелся дух сенсации, а не дух работы. Он хотел успеха. Вы только поймите меня правильно: честолюбивый человек для науки — нормальное дело, ничего плохого. Честолюбивый, но не тщеславный. Макса, к сожалению, мучило именно тщеславие. Нет, низости в его характере не водилось. Он не искал возможности украсть чужую работу, сфальсифицировать результат, раздуть какую-нибудь пустышку до небес… Ему хотелось настоящей, крепкой славы. Такие люди даже чужой успех любят, им, кстати, очень удаются историографические труды. Сдвиг-то, по сути, небольшой, не всякий его заметит: в науке надо быть ориентированным на результат. Ориентироваться на процесс — ошибка, выходит исследование ради исследования. Но Макс вляпался в иную ошибку: ему требовался не результат, а внешние атрибуты результата — какие-то разговоры о личности и биографии ученого, школа, ученики, поклонники, треп в масс-медиа… Ау нормального исследователя, господи помилуй, биография должна состоять из переходов от одной темы к другой. По мере того, как удается закрыть предыдущую, разумеется.
А тут — книга пророчеств! В перспективе — блеск, сенсация, большой шум и проникновенные интервью с молодыми прекрасными журналистками. Макс взялся за пророчества ринхитов всерьез, как ни за что другое в жизни не брался. Свет у него клином сошелся на этих пророчествах. Он был, что называется, крепкий середняк. Не дурак, не бездельник, но как-то… без искры что ли. Принялся за перевод, а там древнейшая ринхитская иератика — как раз клинопись начала заменяться подобием алфавитного письма… Интереснейший, кстати, период. Вам бы им заняться! Знаете, что реформа письменности шла в марсианских княжествах тремя волнами?
