Сухой смешок.
Пока унтер и капитан проверяли наше оружие и вынимали из обойм патроны, оставляя по одному, я огляделся. Тяжелые темные ели, фонтанчик, не работающий в такую позднь, скамеечка для романтически настроенных влюбленных… Детский сад, да и только! Еще бы пистолеты наши зарядить пистонами, а вместо пуль — по горсти конфетти…
От шампанского меня клонило в сон, смысл происходящего ускользал.
Унтер спросил нас:
— Орел или решка?
— Орел, — ответил я ему.
— Ну а мне — что осталось… — откликнулся лейб-гусар.
— Отлично. Следите за монеткой.
Рубль завертелся в воздухе, дзынькнул о камень бордюра, подпрыгнул, покатился и, наконец, застыл. Это жизнь моя вертелась и прыгала, но я оставался совершенно равнодушен. Не столько от храбрости, правда, сколько от шампанской одури.
— А парень-то неплохо держится… — вполголоса сказал один из наших спутников другому.
— Ему и счастье прямо в рот! — послышался ответ.
Двуглавая царственная особа ртутно отсвечивала, лежа под фонарем.
— Вы стреляете первым, лейтенант…
Унтер принялся отмерять шаги.
Мой обидчик потребовал:
— Митенька, а ну-ка объясните юноше правила.
Капитан по-простецки забычковал курево, откашлялся и прогундосил:
— Цельтесь в голову или в ногу, если попадете в корпус, это будет порухой вашей чести. После выстрела вы не покидаете позицию. Можете встать боком. Можете закрыться пистолетом… хотя кой черт им закрываться, я не знаю. Не те времена, пушчонка маловата… Все, что ли?
— Митенька, не стоит халтурить в таком деле…
— Да! Точно. Отчего ж я забыл? Если оба вы промажете… вторично можете стреляться через тридцать суток. Через тридцать же?
— Вроде да… — неуверенно подвякнул унтер.
— Да черта ли тебе в подробностях, Терлецкий? Что ты тянешь? Встань, где положено, и молчи…
— Ну и хамло ты, Митенька.
— Такого, значит, товарища ты себе подобрал, дурья башка.
Лейб-гусар вышел, в конце концов, на позицию, встал боком и закрыл подбородок пистолетом. Унтер вложил мне в руку разогретый металл.
От одного этого прикосновения все переменилось. Последние пять лет я слишком часто держал оружие в руках, выработался рефлекс. Шампань вмиг перестала дурманить мне голову, сонное состояние моментально соскочило.
— Не промахнитесь, юноша! — подзуживал меня обидчик.
Он видел мою форму, обычную форму младшего офицера пограничной стражи. Он не знал, что даже при таком паршивом свете с тридцати шагов я без особого труда могу выбить вензель государя императора у него, мерзавца, на лбу. Если, конечно, ему не дадут упасть после первой пули…
