— Аут!..
Естественно, публика ревет в восторге. Еще бы, здесь, в Центре, сходились на ринге умелые и опытные мастера единоборств. Некоторые из них владели техникой бесконтактного боя. Но остановить «пиндоса» всего лишь взглядом…
Не скрою, и для меня это мое неожиданно открывшееся умение было новостью.
Тушка обильно поливает голову и грудь Готлиба водой из пластиковой бутылки.
Арчибальд открывает очи карие и недоуменно спрашивает:
— Бетси, что это было?..
Кто-то из зрителей, владеющий английским, громко произносит:
— Это Россия, детка!..
Биде оказалось международным «камнем преткновения».
После обеда старшина дает нам, «великолепной четверке», полагающиеся пятнадцать минут отдыха. Не успевает шеренга разойтись, как из туалета в правом крыле здания выходят слесари-сантехники.
Естественно, в поломавшейся шеренге у всех ушки на макушке. Понятно, что для Тушки парни установили требуемое и, видимо, доложили об этом по инстанции, как и положено в армии. Ну да, вот один из них прячет мобильник в карман куртки-камуфляжа.
И мы дожидаемся «спектакля», который предчувствуем!..
В коридоре неожиданно появляется сам начальник Центра, подполковник. За ним семенит лысоватый крепыш-майор — начальник штаба. С ними я и Котов познакомились при оформлении документов.
Снова звучит команда усача:
— Смирно!..
Мы вытягиваемся во фрунт и дружно отвечаем на приветствие вышестоящего начальника. Дневальный, как и положено по уставу, замирает у своей тумбочки, поедая глазами отцов-командиров. По всему видно, что порядок и дисциплина в Центре отлажены до автоматизма.
Следует команда:
— Вольно!..
Иван с Тушкой и я с Витей расслабляемся. Мы крутим головами, следуя ими за начальственным ходом.
— Зачем ваше начальство зашло в женский туалет? — спрашивает Бетси и ехидно добавляет: — Они что, сами на себе биде пробовать будут?
Я по-английски дипломатично гашу международное недопонимание:
— Вы, номер Два, недооцениваете нашу любезность: проверить все, чтобы гостям было комфортно.
Готлиб встревает в разговор:
— Ты, Бетси, действительно, не забывай, что мы не дома. И, видимо, ты первая женщина-иностранка в этом месте.
И он выдает уже по-русски:
— На чужой монастырь… рот не разевай!
Я и Витя заливисто смеемся. Михаил Григорьевич, не успевший юркнуть за подполковником в туалет, оборачивается у самой двери и делает свирепое лицо.
Мне приходится растолковывать Арчибальду, что он смешал две русские поговорки. Одна — про «свой устав» в «чужом монастыре». Другая — про «чужой каравай» и собственный «рот». На этом экскурс в фольклор заканчивается. Мы все, включая дневального, с напряжением ждем результата проверки. Особенно переживаем мы, русские. Это потому, что о нас на Западе давно идет «слава» как о расхлябанных работниках.
