— Ну, шесть-семь.
— Я бы напился. Я выпил бы море разного пива.
— А партизаны во время войны, если попадали в плен, перегрызали себе вены, чтоб не выдать никого.
К чему это он? Наверное, решил блеснуть эрудицией.
— Тоха, я напьюсь, если несколько часов останется, я ж не партизан…
Захожу в родительскую комнату: Кабан и Скунс валяются в отрубе. Где табличка «Не беспокоить»? — я повешу её на ручку. Нету ни под кроватью, ни у Скунса в кармане, а шкафу только кофты и трусы. Нет таблички. Спиздили и на цветмет сдали.
Случайно нахожу среди разнообразия ассортимента шампанское и предлагаю Кате. Она не против.
Магнитофон болен — кашляет «Sepaltura».
— Врут бляди, врут?! — восторженно орёт-переспрашивает Дёнис.
Ему не отвечают — тяжело разговаривать, когда бодяжная водка зависла между зубами и желудком — и ни туда, и ни сюда. Приходится проталкивать комок «Альминской долиной» — о, этот стойкий привкус пептусина.
На кресле спит Костик: костюм, белая рубашечка и даже галстук заблёваны чем-то красным.
— Костя, а где табличка?
Молчит. Наверное, не знает.
Я слышу песню, я хочу петь, я иду на звук.
— Группа крови на рукаве, твой порядковый номер на рукаве! — голосит Слон.
Амбал аккомпанирует на гитаре, но играет почему-то «Пачку сигарет». Оба довольны и при деле. На полу стоит бутылка водки и валяется надкушенный огурец. Не хочу мешать.
В зале Дэмьен танцует для Кати и Ксюхи стриптиз — снимает носки и падает. У правого носка нет пятки, зато есть офигительная дыра. В природе всегда так: если чего-то нет, то взамен всегда что-нибудь есть. Компенсирует.
У магнитофона депрессия — «Гражданская Оборона» и «Вечная весна в одиночной камере…» — Ди Джей Амбал на боевом посту: мелко подрагивает хаером и пускает по кругу скорбную слезу.
Солнце ещё не село. Ещё не вечер…
Я переваливаюсь через Тоху и блюю с кровати на пол. На полу валяется Слон. Костюмчики нынче не в почёте. А был бы в галстуке — был бы в красном. Всё из-за галстуков, меня от них уже тошнит.
Девчонки поставили «Псов с городских окраин» и вытирают рыганину по углам и под столом. И возле шкафа. И… Ксюха замечает, что я пришёл в себя и собираюсь добавить им работы. Она подбегает ко мне:
— Шуричек, ты мужик? Скажи мне ты мужик?
— У-у, — спазм, полный рот. — Мууужик.
Еле отпрыгнуть успела. Вёрткая. А была бы в галстуке…
— Шуричек, ты ходить можешь?! Ты же мужик, Шуричек? А? Мужик?
— Могу.
Она тащит меня к туалету — мимо левитирующего в позе лотоса голого Костика.
