На вечерней линейке Мина Васильевна не обошла вниманием нашу палату: постели не застланы, сгущёнка равномерным слоем покрывает треть запорошенного сигаретным пеплом стола, сломана тумбочка, наблёвано в углу… Шакилов опять не постирал носки. Детишки, покачивая опухшими ушами, дружно ржали, но мало кому известно…
Каркуша — наша англичанка, Ирина Леонтьевна, лет около шестидесяти; выкрашенные в рыжий цвет остатки волос и отрывистый, каркающий, голос — бурная молодость, прокуренный голос, ни разу замужем.
— Идут.
— Кто?
— Стукач и Каркуша.
Действительно… идут? Скорее передвигают тела во враждебной среде: каждая травинка и каждый камень обязательно лезут под ноги, пытаются опрокинуть, воздух пружинит, не пускает — не идут, сражаются за сантиметры. И значит… что? Правильно! Помните, как у этого… как его?.. ну, что веник хрен сломаешь, а если по прутику…
Поэтому лучше быть веником.
И две пожилые училки стали веником — они обнялись, чтобы четырьмя конечностями упираться в почву. Ведь знаете: у собачки четыре ноги, позади у неё длинный хвост и… Стоп-стоп-стоп. Остановимся на ногах. Так вот, их четыре. И поэтому собачка бегает и не падает. Понятно? Четыре — не падает, две — упс! Каркуша, как бы это… слегла. Стукач не оставила подругу в беде и своим целлюлитом примяла пять квадратных метров украинского чернозёма. Вечная память жучкам и паучкам, мирно бегавшим в травке на изничтоженных квадратах. Никто не заслуживает ТАКОЙ смерти.
— По-моему, они убацанные.
— Да они на хрен синие.
— Ну ни хуя себе, ни в жисть бы не подумал. Если б кто сказал — не поверил бы.
— Н-да-а-а…
Стукач становится на четыре кости и гордо продолжает шествие в направлении корпуса. В Каркуше здравого смысла, не растворённого алкоголем, осталось чуточку больше, возможно, она вспомнила, что принадлежит к вымирающему виду хомо эректусов. Прилагая неженскую сноровку старого матроса, разгуливающего в шторм по палубе, Ирина Леонтьевна догоняет Стукача на своих двоих, перевитых варикозными венами. Она сверху вниз смотрит на собутыльницу и размахивает руками: то ли предлагает подняться, то ли пытается сохранить равновесие.
Стукач хватает Каркушу за колени, её голова исчезает под платьем Каркуши.
— Они чего? Лесбиянки?! — мой голос звучит слегка перепугано. Меня всегда смущали чрезмерные проявления нежности между девочками.
Но Стукач всего лишь стремится обрести потерянную вертикальность, попутно задирая Каркуше платье до подбородка. Каркуша спешно приводит себя в порядок.
